Сергей Чекмаев - Везуха
После таких слов, понятное дело, Андрейка все вытерпел до конца, стиснув зубы. Даже не всхлипнул ни разу.
Отец потом объяснил, что при очень низкой температуре, градусов ниже сорока, все в природе меняется, все по-другому. Трескаются крепкие на вид стволы деревьев, густеет бензин, резина крошится, как засохшая штукатурка. Вот так и металл — ни в коем случае нельзя, чтобы он прикасался к голой коже. Потом только с ней, с кожей и оторвешь. Андрейка хлюпал носом, баюкая ноющую руку, но держался — заплакать нельзя!
Второй случай тоже такой… Личный очень. Андрейке уже почти десять, этой осенью он пойдет в третий класс. Тяжелый транспортный «Ми-26» возвращается в Якутск с газового месторождения. Название у него забавное, местное — Тас-Тумус, наверняка, с якутского как-нибудь очень красиво переводится. Как вот Уренгой, например, — так звали дочь местного бога Солнца, которая обернулась кошкой, проползла подземной пещерой полмира и спасла папеньку. И до сих пор ползает, каждый год, чтобы долгая зимняя ночь сменялась таким же полугодовым днем.
Огромный тридцатитонный вертолет пуст — разгрузился у геологов, теперь летит обратно на базу. Повезло Андрейке с отцом, могли еще дней пять попутного транспорта ждать, а так уже вечером будут в Якутске, и уже завтра — Москва!
Впрочем везенье это — тот еще подарок. Лететь в пустом брюхе транспортника, гулком, словно африканский тамтам, грохочущем так, что и разговаривать невозможно, сотрясаемом натужным ревом двух турбин — не самое большое удовольствие в жизни. Сердобольные летчики набросали груду какого-то тряпья: зимние комбинезоны, старые парашюты, стеганые ватники — чего только не нашлось в большом вертолетном хозяйстве! Там и примостились. Пока воздух был ясный, пассажиров даже звали в кабину, чувствовалось, что вертолетчикам стыдно за бедность обстановки. Отец не пошел, задумался над какими-то своими бумажками, а Андрейку пилоты встретили ласково. Показали огромную приборную доску, где ногу сломит не только черт, но и все его адское воинство. Дали послушать в наушниках переговоры якутских диспетчеров, чаем из термоса угостили, горячим и дюже крепким, к такому он не привык. Летчики посмеялись, когда Андрейка закашлялся, но без издевки, по-доброму, и объяснили: бывает у них аврал, перед зимой особенно, когда по две-три ночи подряд не спишь, в сутки по пять рейсов. В сон клонит, особенно когда под ногами один и тот же монотонный пейзаж. Чем взбодриться? Градус — нельзя (ну, это они слукавили малость, а Андрейка по молодости лет поверил), кофе — огромная редкость, а вот чай, да покрепче — самое то.
Целых полчаса в настоящем кресле второго пилота удалось посидеть Андрейке. На тайгу насмотрелся, а то в грузовом отсеке иллюминаторов и нет почти. Но, когда вертолет вошел в низкую облачность, второму пилоту понадобилось его рабочее место, и Андрейку вежливо из кабины выдворили — обратно на ватники с парашютами. Отец молчал, да и о чем говорить, когда в огромном железном брюхе ревет так, что даже кричи в полный голос — не всегда услышишь, а жестами много не набеседуешься. Андрейка и заснул, устал он, ватники, ругай их, не ругай — мягкие, а на шум он уже перестал обращать внимание. Человек ко всему привыкает.
Снилось что-то такое неприятное. Коктейль из всех детских ужастиков. Страшилками Андрейка избалован особо не был, и когда год назад впервые попал в пионерлагерь, то разом загрузился полным пакетом. Кто помнит, тот знает о чем речь — Желтые глаза, Белая рука, Черный автобус, Пятно на стене и прочие ужасы. Детская фантазия не остановима, а любопытство сильнее страха.
В книгах не так. У Шекли, например, только названия у чудищ гениальные (помните: Хват-Раковая-Шейка, Тенепо-пятам, Ворчучело, хотя тут скорее надо переводчиков хвалить), а сами они совсем не страшные, слишком сказочные. А в лагере и заснуть не всегда удавалось, несмотря на то, что рядом еще с полсотни ребят, — весь третий отряд. Хотя и они наверняка не спят, тоже только вид делают.
Здесь, в брюхе транспортника, словно бы вернулись те времена. Наверное, грохот бесконечный подействовал. Такая жуть снилась, что Андрейка проснулся едва ли не с криком. Оглянулся — и обмер: неужто не приснилось! Раскоряченные щупальца, торчащие в полутьме, дрожат, будто извиваются, а по полу, прямо к Андрейкиным ногам что-то подбирается. Тянется, все ближе и ближе, готовится схватить огромными корявыми клешнями, потом откатывается назад, собирая силы для нового броска.
Андрейка, не помня себя от страха, бросился к отцу, прижался, говорит что-то, но не слышно же, не разберешь. Отец сначала нахмурился, хотел было знаком показать: не мешай, мол, не видишь — работаю, потом обнял сына рукой, улыбнулся. Андрейка от улыбки этой вроде успокоился немного, только дрожащей рукой назад, вглубь отсека показывает. Действительно там что-то шевелится, не кажется же ему спросонья! Вот! Опять бросилось, подползло почти к самым ногам — Андрейка в страхе поджал их под себя — не достало, снова откатилось назад, готовится. Сейчас снова кинется! Папка, помоги!
Отец посмотрел, кивнул головой, неслышно рассмеялся. Подтянул к себе огромный рюкзак с кучей карманов и застежек, наклеек и карабинов: предмет жгучей Андрейкиной зависти, белой, правда, не черной — рюкзак сам с завистника размером, как такой носить будешь? А отец, порывшись в одном из боковых отделений, достает… огромный сигнальный фонарь. Бурильщики с Усть-Вилюйского месторождения еще зимой подарили. Сигнальный-то он может и сигнальный, а в пургу от жилого блока к клубу без такого полупрожектора не доберешься.
Достает, протягивает Андрейке: бери, мол. Тот сжался, головой замотал. Как всегда при любом страхе — и хочется, и колется. Хочется посмотреть, что там в темноте, и боязно — а вдруг и правда жуткое чудище. Это в плохих ужастиках герой обязательно топает туда, где точно будет хуже. В дверь, из-за которой доносятся адские вопли, в дом, где живет Фредди Крюгер, в тарелку инопланетян, что полмиллиона лет не обедали и сейчас готовят столовые приборы. В жизни все не так просто. Посмотреть, конечно, хочется, но еще больше хочется не смотреть и, по возможности, спрятаться под одеяло.
Но фонарь манит к себе — тяжелая ребристая рукоять, отполированный многими включениями тумблер. Долго колебался Андрейка, с минуту, наверное, но все же взял. Направил фонарь от себя, вроде как автомат в руках — самое лучшее противочудовищное оружие, но включить — боялся. Как котенок Гав на чердаке. Потом все же пересилил себя, щелкнул выключателем и диким усилием воли сдержал страстный порыв зажмуриться и открывать глаза по одному, постепенно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});