Юрий Петухов - Вторжение из ада

— Давай, черни человека, — сурово вставил Кеша. Он снова сел на свой древний деревянный табурет. Сидел и играл желваками на небритых скулах.

— Не учи! — осек его Бронкс. — Я и ему то же самое говорил, в глаза! Надо чего-то делать, понял?! Или разбегаться!

— Кто тут собрался разбегаться? — хрипло поинтересовались сверху. И через потолочный люк в бункер свесился огромный, непомерный Гут Хлодрик. Он недолго висел, спрыгнул вниз, заскрипел-захрустел своим вечно полуисправным биопротезом, крякнул, насупился. И сказал:

— Там Цай пожаловал. Дела совсем паршивые. И коли кто собрался бежать, беги! А то поздно будет.

— Ты толком говори, нечего пугать, — спокойно отозвался Дил Бронкс и тоже сел, показывая, что ему бежать некуда и незачем.

— Иван просил всех собраться. Где Образина?

— Хук и Крузя во внешней сфере, на третьей орбите, — доложил Кеша.

— Вызвать!

— А этого? — Булыгин пнул сапогом пленника-изменника.

— Седого в погреб! — отрезал Гут.

Оборотень Хар, не дожидаясь разъяснений, ухватился зубами за край кожаного плаща и сноровисто поволок Говарда Буковски в угол, к неработающему утилизатору Хару нравилась роль безродного пса, он прямо-таки вжился в нее… ему так было сподручнее, спокойнее, все с ним свыклись, чего еще надо! Допотопные клавиши он нажал своим унылым носом, а вот на педаль надавил лапой — Крежень полетел вниз, в «погреб», в зацементированный мешок без окон и дверей. Никто не знал, что с ним делать, но и отправить на тот свет не решались.

— Где вы торчали? — поинтересовался Дил Бронкс, расстегивая ворот сверкающего полускафа.

— Среди камней и торосов, — вяло ответил Гут, — посреди унылой и ослепительной Гренландии. Где еще можно торчать беглому каторжнику?!

— Что Иван?

— Думает, — после минуты безмолвия ответил Гуг Хлодрик, — Иван все думает…

— Две трети оборонительных баз разоружены, из них почти половина демонтирована. Разоружение идет полным ходом. Это точные данные, — угрюмо отчитался Дил Бронкс, и он уже не скалил свои большие зубы. — А в Гренландии, небось, зима.

— Там тепло, там медведи и водопады из шампанского.

— У тебя горячка, Гуг.

— У нас у всех горячка. Ты думаешь, на Земле остались еще нормальные? Нет, Дил, они, эти чужие, и выжидали того времени, когда мы все посходим с ума.

— Ладно, это пустая болтовня, — оборвал их Кеша. — А вот со стариною Цаем мне бы хотелось потолковать.

Где он, родимый?

Гуг не стал- отвечать, скоро сами все увидят. Лично ему разговор с Цаем не принес облегчения. Прямо там же, среди седых валунов Гуг ухватил карлика за грудки и потребовал объяснений. Иван сидел в какой-то дикой и нелепой прострации, будто его подменили. Да и Цай был другим, мрачным и одновременно напуганным. Гуг перестал его трясти через две минуты, когда по глазам понял, что вытрясти ничего не удастся — отпрыск императорской фамилии в тридцать восьмом колене непричастен к беде, приключившейся с Ливадией БэкфайерЛонг, его любимой и ненаглядной Ливочкой. Лишь один раз Иван как-то непонятно встрепенулся и поглядел на Гута странным взглядом, но тут же снова отключился, предоставив двоим беглым каторжникам право выяснять отношения самим. Чуда не будет! Гуг это понял не сразу. Не надо ждать, надеяться, надо просто жить. А придет срок, все само собою образуется… и Лива откроет глаза, и позовет его, и не нужны им будут посредники, никто не будет нужен, и это даже очень неплохо, что только они с Иваном знают, где лежит несчастная. Только они! В конце концов Гуг Хлодрик заявил карлику:

«Все! Точка! Тебя и не было вовсе! Это все мне прислышалось, это все, понимаешь, галлюцинации!» На что Цай покачал головой и прямо признался: «Нет, Гуг, я тебе не примерещился, не криви душой. Все было на самом деле.

Но я Ливу не усыплял… и не убивал. Вмешался кто-то третий». Седой викинг отвернулся от собрата по гиргейской каторге. Теперь он не сомневался, они все чокнутые, по ним по всем плачет психушка, не только по одному Ивану. Но Гуг ни черта не боялся. Даже если сейчас, «на хвосте» у Цая прилетят, приползут, приплывут сюда недруги, он будет их бить до последнего заряда в сигмамете, а потом будет бить самим сигмаметом как дубиной, а потом, когда дубина эта сломается или выпадет из рук, он будет бить их кулаками и рвать зубами, они его смогут убить, растерзать, но бояться себя они его не заставят.

Да, Гуг окончательно решился. Один путь. Один крест…

Но Иван?!

Хук Образина и Крузя вошли в бункер, когда все были в сборе. Гуг указал им на пустующую скамью в углу.

Но сам не сел, прислонился к стеночке, исподлобья уставился на карлика Цая.

— Он нас всех сдаст, — процедил сквозь зубы Кеша.

Хук смотрел то на одного, то на другого мутными и добрыми глазами. Он еще не пришел в себя и почти ничегошеньки не понимал. Но уже начинал набирать вес, выправляться — из натурального скелета Хук превратился в заурядного дистрофика, то есть в скелет, чуть обтянутый кожей. И все же глядеть на него было страшно: острые мертвенно-желтые скулы, огромные глазницы под костистыми надбровьями, безгубый болезненно-искривленный рот… и, главное, вечно трясущиеся, не находящие себе места руки с длинными, тонкими пальцами. И это бывший космодесантник-смертник, боец галактического спецназа, который запросто мог управиться с тремя десятками отборных головорезов! Крузя выглядел почти молодцом: чуть пополнел, чуть полысел, но в карих глазах блеск и ум, Крузя вышел из затяжной, многолетней петли. Удержался на краю, сукин сын! Иван рад был видеть всех живыми. Были бы живы, а все прочее — дело наживное, хотя и не время радоваться, время скорбеть.

— Он нас всех подставит, — снова начал пророчить Иннокентий Булыгин. И когда убедился, что никто его не поддерживает и не желает даже откликаться, сунул руки за пазуху, вытащил черный кубик размером с крупную виноградину, выставил его на широченной темной ладони и уже не процедил, а рявкнул в сторону Цая ван Дау:

— Что это, отвечай?!

— Кончай базар! — Гуг Хлодрик поднял руку. — Надо по-порядку, без нервов. Цай сам все расскажет!

Карлик Цой приподнялся с обломка пластиконовой панели, обвел всех мрачным взглядом. И стал говорить.

— Вы им больше не нужны. Никому из них! Ни Синдикату, ни черным, ни Восьмому Небу, ни Совету, ни Синклиту… никому!

— И довзрывникам не нужны?! — грубовато вклинился Кеша.

— Никому! Игра сделана. — Цай ван Дау уставился в упор на Ивана, из подернутых багрово-красными прожилками глаз выкатились от напряжения две мутные слезинки, рот скособочило. — Еще недавно такие как ты были пешками в большой игре. Теперь ты даже не пешка.