Ларри Нивен - Мошка в зенице Господней

Шлюпка была большой и на две трети пустой. Сэлли заметила только двух темнокожих мужчин – Бари и его слугу (разобрать, кто из них кто, было нелегко) – и четверых молодых парней, излучавших страх и неприязнь. На спинах у них были знаки Нью-Чикаго. Новые рекруты, подумала она.

Она заняла одно из самых последних сидений, не желая ни с кем разговаривать. Адам и Энни тревожно взглянули на нее, затем сели через проход. Они знали.

– Как здорово покинуть это место, – сказала Энни, но Сэлли не реагировала. Она вообще ничего не чувствовала.

В таком состоянии она находилась с тех пор, как звездная пехота ворвалась в лагерь. После этого была хорошая пища, чистая одежда и уважение окружающих… но ничто из этого не доходило до нее. Эти месяцы в лагере что-то выжгли в ней и, возможно, навсегда. Впрочем, это ее мало беспокоило.

Когда Сэлли Фаулер закончила Имперский Университет Спарты со степенью магистра антропологии, ей удалось убедить своего дядю, что вместо преподавания в школе она отправится через Империю, наблюдая новозавоеванные провинции и лично изучая примитивные культуры. Она может даже написать книгу.

– Чему я могу научиться здесь? – спрашивала она его. – А там, за Угольным Мешком, я буду действительно необходима.

Мысленно она уже видела зрелище своего триумфального возвращения, публикации и научные статьи, и работать по профессии казалось ей значительно интереснее, чем пассивно ждать замужества с каким-нибудь молодым аристократом. Конечно, Сэлли хотела выйти замуж, но не сейчас. Она хотела жить по своим собственным законам и служить Империи, не просто рожая сыновей, которые потом будут уничтожены вместе с военными кораблями. Совершенно неожиданно ее дядя согласился. Если Сэлли хочет побольше узнать о людях, вместо того, чтобы заниматься академической психологией, – пожалуйста. Младший брат ее отца, Бенджамин Брайт Фаулер, не унаследовал ничего и поднялся до своего места в Сенате только благодаря своим способностям. Не имея своих детей, он относился к единственному ребенку брата как к собственной дочери, и не хотел, чтобы она была похожа на молодых девушек, для которых самым главным были родственники и деньги. Сэлли со своей подругой покинули Спарту, сопровождаемые слугами Сэлли, Адамом и Энни, готовые изучать примитивные человеческие культуры, которые постоянно находили военные силы. Некоторые планеты не посещались звездолетами по триста и более лет, а войны настолько сократили их население, что вернулось варварство.

По пути в древний колониальный мир они остановились на Нью-Чикаго сменить корабль, и как раз в это время там начался мятеж. Подруга Сэлли – Дороти – была в тот день за городом, и больше ее никто не видел. Союз Стражей Комитета Общественной Безопасности вытащил Сэлли из ее номера в отеле, освободил от всех ценностей и швырнул в лагерь.

В первые дни лагерь был достаточно дисциплинирован. Имперская знать, гражданская прислуга и одетые в форму Империи солдаты сделали лагерь безопасней улиц Нью-Чикаго. Но день за днем аристократов и правительственных чиновников уводили из лагеря, и они больше не возвращались, тогда как обычных уголовников становилось все больше и больше. Адам и Энни каким-то образом отыскали ее, да и другие жители ее палатки были имперскими гражданами, а не преступниками. Так она прожила первые дни, потом недели и месяцы в заключении, в бесконечной черной ночи городского Поля Лэнгстона.

Поначалу это было приключением – пугающим, неприятным, но не более. Затем рационы сократили, и сокращали снова и снова, и пленники начали голодать, а ближе к концу исчезли последние признаки порядка. Санитарные нормы не соблюдались, и трупы умерших от истощения во множестве лежали у ворот, ожидая, пока их заберут похоронные команды.

Это был бесконечный кошмар. В один из дней ее имя оказалось в списках, вывешенных на воротах: Комитет Общественной Безопасности искал ее. Другие заключенные присягнули, что Сэлли Фаулер умерла, а поскольку охрана редко брала на себя труд проверки таких заявлений, это спасло ее от судьбы, постигшей других членов правящих фамилий.

Когда условия жизни стали хуже, Сэлли нашла в себе новые внутренние силы, стремясь быть примером для всех, живших в ее палатке. Они видели в ней своего вождя, а Адам был ее премьер-министром. Если она плакала, пугались все. В эти дни, в возрасте двадцати двух стандартных лет, ее волосы были беспорядочно спутаны, ее одежда была грязной и изодранной, а руки – грубыми и грязными. Сэлли не могла даже забиться в угол и поплакать. Все, что ей оставалось, – это терпеть кошмары лагеря.

В этом кошмаре кружили слухи об имперских военных кораблях, висевших в небе над черным куполом, и о том, что узники должны быть уничтожены, если возникнет угроза прорыва. В ответ она улыбалась и делала вид, что не верит, будто подобное может случиться. Делала вид? Кошмар ведь всегда бывает нереален.

А затем звездная пехота ворвалась внутрь, ведомая высоким, измазанным кровью мужчиной с манерами придворного и одной рукой на перевязи. На этом кошмар кончился, и Сэлли захотела проснуться. Ее вымыли, накормили, одели… но она почему-то не просыпалась. Душа ее была как будто закутана в хлопок…

Ускорение давило ей на грудь. Тени в кабине были острыми, как бритва. Рекруты с Нью-Чикаго толпились около иллюминаторов, о чем-то возбужденно переговариваясь. Видимо, они уже в космосе. Адам и Энни смотрели на нее с тревогой. Впервые увидев Нью-Чикаго, они были довольно полными, сейчас же кожа висела на их лицах складками. Сэлли знала, что они отдавали ей большую часть своих пайков, и все же сейчас они выглядели лучше, чем она.

Мне хочется заплакать, подумала она. Я должна поплакать, например, о Дороти. Я надеялась, что мне скажут, что Дороти найдена, но этого не произошло. Она исчезла навсегда.

Голос, записанный на пленку, сказал что-то, чего она не поняла, а затем наступила невесомость, и Сэлли поплыла.

Поплыла…

Куда они везут ее сейчас?

Она резко повернулась к иллюминатору. Нью-Чикаго сверкала, подобно любому, похожему на Землю, миру. Светлые моря и континенты, все оттенки голубизны, тут и там испачканной пятнами облаков. Когда планета уменьшилась, Сэлли отвернулась, закрыв лицо руками. Никто не должен был видеть ее сейчас. В эту минуту она могла бы отдать приказ превратить Нью-Чикаго в оплавленный каменный шар.

Закончив проверку, Род провел на ангарной палубе богослужение. Едва они допели последний гимн, как вахтенный гардемарин объявил, что пассажиры прибыли на борт. Блейн приказал команде возобновить работу. У них не будет выходного до тех пор, пока корабль не обретет прежний щеголеватый вид, и на орбите не важно, что говорят традиции о воскресенье. Блейн следил, как мужчины расходятся, напряженно ища признаки возмущения, но вместо негодующего ворчания услышал ленивую болтовню.