Прибытие - Евгений Ильичёв
Я не люблю грубую силу, но для того чтобы все-таки уснуть, решил в эту ночь воспользоваться старым дедовским способом. Отключив силовые поля, имитирующие подушку и поясничный упор, я сунул себе под шею собственный кулак. Раньше так поступали морские пехотинцы, когда нужно было принудительно заснуть на марше. Кулаком пережималась одна из сонных артерий, и человек, начиная испытывать гипоксию, постепенно погружался в сон. Об этом мне дед рассказывал. Не знаю, насколько правдивы были его рассказы, но этот метод действовал на меня безотказно. Вот и в этот раз я сам не заметил, как заснул.
Утро выдалось суматошным. Я отлично выспался, несмотря на сбой гравитатора ночью, и встал раньше будильника, однако в ангар прибыл одним из последних. На меня никто не обратил внимания, все были заняты финальной стадией подготовки к высадке. Все три шаттла были заправлены и дожидались погрузки научного оборудования. Продукты питания, оружие и авиетки уже были на борту. Пилоты заняли свои ложементы и методично проверяли системы кораблей. Остальные члены десантных групп кучковались тут же, в ангаре, ожидая команды к посадке. Они переглядывались и вполголоса обсуждали что-то между собой. Кто-то из экипажа показывал свежий синяк на плече — результат падения после несанкционированного отключения гравитации. Я тоже здорово приложился, хотя и без последствий. Остальные члены экипажа, очевидно не имевшие привычки спать с выключенными силовыми полями, не пострадали.
Среди экипажа я не был своим парнем, поскольку по долгу службы частенько становился занозой в их задницах. Еще перед полетом на мои плечи возложили ответственность за медицинский отбор членов экипажа и колонистов. И отбор проводился мной со всей строгостью, поскольку я понимал — те заболевания (пусть и незначительные), которые я пропущу на Земле, станут для меня и моей службы пожизненным геморроем там, в космосе, и только усугубятся после высадки в новом мире. Поэтому держался я особняком и друзей до поры до времени не заводил. Любые приятельские отношения неизбежно влекли за собой просьбы прикрыть глаза на те или иные проблемы со здоровьем. Плохим другом я быть не хотел, а посему вообще зарекся водить дружбу с подчиненными и коллегами. Во-вторых, меня опасались, поскольку должность начальника медицинской службы подразумевала также и высокое звание, а подчиненные, как правило, придерживались старинной солдатской поговорки — «подальше от начальства, поближе к камбузу».
Я огляделся и остался стоять в стороне. Раздражать подчиненных своим присутствием мне не улыбалось. Но все же к моей персоне вскоре проявил интерес служащий ангара. Молодой лейтенант, пробегая мимо, резко остановился, взглянул в прозрачный планшет и обратился ко мне:
— Товарищ начальник медицинской службы, разрешите вашу укладку?
Я кивнул и молча протянул ему свой рюкзак. Лейтенант взвесил силовым полем планшета мою поклажу, тут же нанес маркировку и понес мой нехитрый скарб в грузовой отсек шаттла.
— Вы летите на «Ермаке», — бросил он мне через плечо, удаляясь, — место 5-С.
Я кивнул лейтенанту, но тот уже не обращал на меня никакого внимания, программируя на своем планшете погрузчик. Плоский, как камбала, робот тут же потащил на себе паллет с личными вещами десантной группы шаттла «Ермак». Я ощутил легкий холодок неприязни, исходивший от этого лейтенанта, — как-то он со мной слишком небрежно разговаривал. Что ж, пожал я плечами, возможно, я когда-то и перешел ему дорогу. Очень может быть, что из-за меня он долго не мог пройти медкомиссию и попасть в состав экипажа «Магеллана», или же я забраковал кого-то из его друзей. Обо всем и не упомнишь.
Стоять с пустыми руками было неловко, и потому, отойдя в самый дальний уголок ангара, я присел на пустой оружейный ящик. Они все-таки решили вооружить челноки, подумал я, ощупывая ладонями холодный металл. Ну что ж, лишним не будет, конечно. Кто знает, что нас ждет там внизу?
Я залюбовался процессом погрузки. Активный и слаженный труд нескольких десятков работников ангара производил со стороны впечатление небольшого муравейника — одного из самых высокоорганизованных творений природы. Каждый сотрудник точно знал, где он нужен в данный момент и куда следует направить свою энергию потом. Никто не руководил ни погрузкой, ни подготовкой челноков — все процессы были доведены до автоматизма и лишь ждали команды к исполнению. Организация труда на «Магеллане» представляла собой вершину управленческой мысли. Многие столетия эволюции «труда человека» как основного двигателя прогресса потребовались человечеству, чтобы принять и осмыслить собственное бессилие перед природой. Именно природа стала для нас лучшим учителем. Как только человек отказался от инфантильной мысли о том, что он является венцом творения этой самой природы. Как только он понял, что все, что он придумывает и делает хорошо, природа уже изобрела миллионы лет назад и сделала это лучше. Как только мы смирили собственную гордыню и вернулись на истинный путь познания, нам стали доступны технологии будущего. Технологии самой жизни. Мне на ум пришел один из первых примеров симбиоза человеческой мысли и мудрости самой планеты. В конце двадцать первого столетия промышленность, подстегиваемая установлением единого мирового правительства и завершением локальных горячих конфликтов и повсеместных экономических войн, достигла небывалых высот. Не отставало и автомобилестроение. Мы научились преодолевать гравитацию без использования подъемной силы воздуха. Постепенно самолеты планерного типа (да — да, те самые, с крыльями, как на голограммах из учебников истории ) уступили место более комфортным аппаратам с антигравитаторами на борту. Простота технологии вкупе с дешевизной производства сыграли с нами злую шутку. В каждой семье на планете появилось по аэромобилю, а то и по два-три. И это несмотря на бурное развитие пассажирского транспорта и грузоперевозок. Небо над городами, как некогда в прошлом дороги, наводнилось транспортом всех возможных типов и модификаций. Были там и небольшие авиетки на двоих, и комфортабельные представительские аэромобили. А сколько моделей бюджетных летательных аппаратов придумали — не счесть! И курсировали они все по примитивным правилам дорожного движения конца двадцать первого века, топорно вмонтированным в такие же допотопные правила полетов в воздушном пространстве. Естественно, что устаревшие нормы, регламентирующие полеты, в новых реалиях привели к колоссальному, просто беспрецедентному числу аварий в воздухе. Люди и в двухмерном-то пространстве, на дороге, порой не могли разъехаться. А тут их мозг получил команду думать, как проехать, а точнее, пролететь на разных высотах. Помимо скорости и направления рядовым автолюбителям пришлось учитывать кучу иных вводных: высоту, тангаж, крены, курс, глиссаду и прочие хитрости, пришедшие в их повседневную жизнь из авиации. Аэрошколы уже не справлялись с поставленной задачей. Центры регулирования воздушного и дорожного движения захлебывались. Не хватало ни глаз, ни рук. Работа диспетчера оказалась самой востребованной в мире. И мир этот был на волосок от транспортного коллапса, пока мы, наконец, не признали, что писаные человеком правила передвижения в доступных нам системах координат попросту не справляются с поставленными самим прогрессом задачами. И вот тогда старейшая из наук, биология, предложила свою альтернативу. Ученые-биологи заметили, вернее, осознали, что весь этот рой транспортных средств над мегаполисами очень напоминает пчелиный. Но только наш рой, в отличие от роя пчел, лишен был управления и коллективного разума. Каждый отдельный аэромобиль представлял собой локальную самостоятельную единицу — пчелу. И единица эта была, к сожалению, предоставлена сама себе. Летела она хаотично, порой не разбирая траектории, руководствуясь принципом «куда надо, туда и лечу». Очень часто всем было нужно в одну точку, и тогда происходило воистину грандиозное роение аэромобилей — воздушная пробка без малейшей возможности покинуть заданный квадрат без последствий. Природа решила эту проблему с легкостью. Все пчелы в семье имели доступ к единой информационной системе, которую в свою очередь строила и транслировала в пространство суперпчела — матка. Мы попросту