Синица в небе - Константин Викторович Демченко
А потом мне нужно закончить с похоронами. Нужен памятник. Пусть никто и никогда не принесёт цветы на могилы моих коллег и друзей, не посидит молча на скамейке, не помянет карамелькой, но памятник над ними стоять будет.
Вот тебе и ещё одна цель, причём очень даже достойная. И я знаю, что им всё равно. Мне – нет.
Я потянулся вперёд. Но не смог приподняться даже на миллиметр. Попробовал помочь себе руками, но не сдвинул их с места. Только тут я понял, что тело уже не болит, я его просто не чувствую. Как будто его и нет вовсе.
Где-то внутри зародилась паника и начала с бешеной скоростью расползаться по телу, она почти добралась до мозговых клеток, но в последний момент я ухватил её за шкуру и не позволил пролезть дальше.
Я ведь вижу потолок, стены, значит, глаза у меня есть. А глаза без головы и того, к чему она крепится, существовать не могут. Вариант с запертой в бренном теле душой я рассматривать не буду – не те взгляды на жизнь. Надо успокоиться и проанализировать происходящее.
Я ещё раз попробовал пошевелить всеми возможными мышцами и пришёл к выводу, что они меня не слушаются, будто замороженные или… одеревеневшие. Тут в памяти всплыли затвердевшие тела погибших от неизвестной болезни товарищей, и я подумал, что, наверное, именно так они должны были себя чувствовать.
Значит, я тоже заболел. Почему-то не сразу, и почему-то без летального исхода. А раз так, то я ещё могу выкарабкаться. Плохо, конечно, что от меня ничего не зависит, но выбирать не приходится…
Интересно, а кожа у меня уже чёрная или ещё нет?
Пролежал, не двигаясь, весь день, то проваливаясь в забытьё, то выныривая из него и стараясь надышаться, пытаясь пошевелить хотя бы пальцем, да хотя бы прикрыть веки… Всё тщетно.
Я видел сны о прошлой жизни: лежал на горячей черноморской гальке и наблюдал за носящимися туда-сюда чайками, сдавал экзамены в универе, ловил рыбу с отцом с укрытого бетоном берега водохранилища, сидел на скамейке у могилы матери. Я жил в фантазиях о будущем: запускал с дочкой воздушного змея, получал Нобелевку за неизмеримый вклад в развитие науки, в рваной и грязной одежде шнырял по мусоркам в поисках еды, с высоко поднятой головой встречал пули, вылетающие из стволов расстрельной команды. Бездумно смотрел перед собой, отгоняя от себя и плохие, и хорошие мысли…
Не знаю, сколько прошло времени, когда я в очередной раз пришёл в себя и не увидел перед собой матового белого потолка. Какое-то время я не испытывал по этому поводу никаких эмоций, потом подумал, что, наверное, это очередной и последний отрезок дороги на тот свет, и я потерял зрение. И даже не испытал страха по этому поводу: бояться неизбежного – что может быть глупее. Да и устал я уже…
Но вдруг чернота пропала, и я снова увидел потолок. Лежу, смотрю, ничего не понимаю. Опять стало темно буквально на секунду, снова потолок… Да я же моргаю! Просто очень медленно. Но дело тут не в скорости, а в самом факте. Начали работать мышцы, пусть пока только век, но начало положено!
Я оказался прав: через какое-то время кончики пальцев напомнили о себе болезненным покалыванием, потом я смог ими пошевелить…
И тут пошло-поехало! Благословенная боль растекается по всему телу, иголки впиваются в кожу, заставляют кровь бежать по капиллярам и венам, то один, то другой мускул сокращается, сначала непроизвольно, а потом подчиняясь приказам.
Через чёртову прорву времени – я даже успел несколько раз вздремнуть – у меня получилось сдвинуться с места. Не очень, правда, удачно: слетел с койки и упал на пол.
Но не расстроился вообще. Это победа! Это, …, значит, что я оказался крепче инопланетной заразы! Я круче этой адской планеты!
И теперь-то я уж точно не сдамся просто так, не опущу руки, не буду покорно ждать конца!
Я решил, что возвращение домой недостижимая цель? Но что может быть достойней для учёного, чем стремиться достичь недостижимого?!
На восстановление ушло несколько дней. Я ел и пил, исходил всё здание вдоль и поперёк, сначала держась за стенки, а потом и без опоры, тренировал мозги проверяя и перепроверяя расчёты, строя модели будущих экспериментов.
Утром пятого дня я решил, что пришла пора приступить к тому, чем я собирался заняться в первую очередь: установить памятник.
Но прежде я с десяток раз сходил до ручья, наполнил водой большой бак и наконец-то принял душ. Затем переоделся в чистое и облазил всё здание в поисках чего-нибудь, из чего можно сделать памятник. В итоге выбор пал на пластиковую столешницу одного из обеденных столов – толстая, долговечная и очень красивая, под мрамор. Подходящих электрических инструментов не нашлось, так что я вооружился обычным молотком, ножом и отвёртками и начал выбивать на оказавшейся очень прочной поверхности стола имена и фамилии всех тридцати двух человек.
Работа непривычная, и неожиданно тяжёлая, но я не отступаю и вгрызаюсь в пластик, увековечивая на гладкой поверхности всех тех, кто ушёл раньше меня. Конечно, «увековечиваю» громко сказано, но, думаю, лет сто-двести этот памятник простоит. Может, его даже увидят наши потомки… Если повторят наше случайное достижение.
Я закончил работу на второй день и довольно долго просидел, не решаясь выбить последнее имя – «Синицкий Виктор», но всё-таки добавил и его. Не смог отказать себе в малюсеньком проявлении тщеславия и буквами помельче напротив своего имени выцарапал: «Последний выживший». Думаю, потомки догадаются, что именно «последний выживший» сотворил этот надгробный камень. Моего тела под ним не будет, ну да это не главное.
Поразмышляв ещё немного, в самом низу я нацарапал: «Земля, Россия, Заслон, 2038 г.».
На этом закончил.
День клонится к вечеру, но ещё светло, так что я вынес плиту наружу и вкопал в землю. Положил с обеих сторон несколько камней, решил, что надо будет натаскать ещё.
Но это завтра. А сегодня я наконец-то попрощаюсь.
Молитв я не знаю, да и не знаю, во что верили мои коллеги и верили ли вообще… Но кто-то верил наверняка. Потому я своими словами обратился к высшему разуму и попросил принять у себя все тридцать две души и самому разобраться, кого
