Сохраняющая машина - Филип Киндред Дик
— Посажу здесь кого-нибудь, — согласился Пинарио.
— А лучше — посидите с этими игрушками сами, — посоветовал Фаулер.
«А еще бы лучше, — подумал Уайзман, — посидеть нам тут всем. Или хотя бы двоим — мне и Пинарио. И что она сделала с этими кусками? — думал он. — Что она из них такое смастерила?»
К концу недели крепость поглотила еще четверых солдатиков. Наблюдая ее на экране, Уайзман не замечал никаких видимых изменений. Мало удивительного. Все изменения должны быть сугубо внутренними, укрытыми от глаз.
Раз за разом все те же вечные штурмы; солдаты рвутся вперед, крепость отстреливается. А тем временем на него свалились новые партии ганимедских товаров. Новые игрушки, тоже нуждавшиеся в проверке.
«Ну и что там еще?» — спросил он себя.
Первой шла относительно простая модель — ковбойский костюм в стиле древнего Американского Запада. Во всяком случае, так он назывался; но теперь Уайзман уделял очень мало внимания инструкции — написать можно что угодно.
Открыв коробку, он разложил костюм на столе. Ткань серая, рыхлая, очень скверная. Вот уж барахло так барахло. На ковбойский костюм эта тряпка походила слабо; линии покроя какие-то вялые, неопределенные. К тому же ткань растягивалась при малейшем прикосновении. Один из боков костюма, за который неосторожно взялся Уайзман, свисал теперь длинной неопрятной кишкой.
— Что-то я не понимаю, — повернулся он к Пинарио. — Кто же такое купит?
— А ты надень, — посоветовал испытатель. — Вот тогда посмотришь.
После некоторых усилий Уайзман сумел-таки втиснуться в детский костюмчик.
— А он ничего со мной не сделает?
— Не укусит, не бойся, — успокоил его Пинарио. — Я уже надевал. Тут подход не такой грубый. Но при соответствующих обстоятельствах тоже вполне эффективный. Чтобы запустить эту штуку, надо что-нибудь себе представить.
— Что представить?
— А что угодно.
Костюм напоминал о ковбоях, так что Уайзман оказался мыслями в детстве, на ранчо. Он шел не спеша по проселку, мимо поля. В поле паслись овцы, белые с черным; они делали эти свои быстрые характерные движения нижней челюстью, словно не жевали траву, а перетирали ее на терке. Он остановился у забора — колючая проволока, натянутая на редкие столбики, — и начал смотреть на овец. Затем без всякого предупреждения овцы выстроились в неровную шеренгу и двинулись прочь, к далеким туманным холмам.
Где-то у горизонта на фоне неба четко рисовались деревья, кипарисы. Высоко над ними мощными, глубокими движениями крыльев взбивает воздух ястреб. «Словно, — думал Уайзман, — накачивает себя воздухом, чтобы взлететь повыше». Широко расправив крылья, ястреб быстро скользнул вниз, а затем полетел дальше медленно, неторопливо. Уайзман попытался увидеть, на что он там охотится. Ничего, кроме выжженного солнцем, дочиста объеденного овцами поля. Уйма кузнечиков. А рядом на дороге — жаба. Жаба глубоко закопалась в рыхлую, сыпучую землю, наверху осталась одна голова.
Нагнувшись, он осторожно протянул руку, чтобы потрогать усеянную бородавками лупоглазую голову, но не мог набраться смелости.
— Ну и как впечатления? Голос был мужской и звучал где-то совсем рядом.
— Здорово, — сказал Уайзман. Он глубоко вдохнул воздух, напитанный запахами жухлой травы. — Слышь, а как отличить жабу от жаба? По пятнам или как?
— А что?
Мужчина стоял где-то сзади, чуть-чуть не попадая в поле зрения Уайзмана.
— А тут вот жаба.
— Кстати, — сказал мужчина, — можно задать тебе пару вопросов?
— Конечно.
— Сколько тебе лет?
«Мог бы придумать что потруднее».
— Десять лет и четыре месяца, — гордо сообщил Уайзман.
— Где ты находишься, вот сейчас, в этот момент?
— В деревне, на ранчо мистера Гэйлорда. Папа возит нас с мамой сюда каждые выходные, ну, если ничто не мешает.
— Повернись и посмотри на меня, — сказал мужчина. — И скажи, знаешь ли ты меня.
С крайней неохотой он оставил полупогребенную жабу и посмотрел на мужчину. Взрослый, с узким лицом и чуть кривоватым носом.
— Вы — тот человек, который развозит газ в баллонах, — сказал Уайзман. — Из газовой компании.
Он оглянулся — ну конечно же, так и есть. У ворот, где всегда сгружают газовые баллоны, стоял грузовик.
— Папа говорит, готовить на газе очень дорого, но все равно приходится, потому что…
— А просто вот так, из любопытства, — прервал его мужчина, — как называется газовая компания?
— Да вон же, на грузовике написано, — сказал Уайзман и указал на большие, изображенные по трафарету буквы. — Пинарио, доставка газа. Петалума, Калифорния. А вы — мистер Пинарио.
— Ты мог бы поклясться, что тебе десять лет и что стоишь ты сейчас в поле, в окрестностях Петалумы? — не унимался мистер Пинарио.
— Конечно.
Вдалеке, за полем, виднелись вершины поросших деревьями холмов. Ему хотелось посмотреть на них поближе, да и вообще надоело так вот торчать на одном месте и чесать зазря языком.
— До свидания, — сказал он и двинулся прочь. — Мне тут надо в одно место.
Он бросился бежать по дороге, подальше от надоедливого мистера Пинарио. Из-под ног во все стороны разлетались кузнечики. Задыхаясь, он бежал все быстрее и быстрее.
— Леон, — крикнул вслед ему мистер Пинарио. — Пора это кончать! Перестань бегать!
— Мне надо вон на ту гору, — крикнул Уайзман, не останавливаясь. И тут вдруг что-то ударило его спереди и бросило на землю. Оказавшись на четвереньках, Уайзман попытался встать, но сквозь сухой полуденный воздух смутно проглядывало нечто непонятное, и он испуганно отшатнулся. Непонятный предмет оказался плоской поверхностью стены.
— Не добраться тебе до той горы, — произнес сзади голос мистера Пинарио. — Стой лучше на месте. А то ты на все натыкаешься.
Руки Уайзмана оказались почему-то мокрыми. Поглядев на них, он с удивлением обнаружил кровь, текущую из глубоких ссадин.
— Самая кошмарная игрушка, какую только можно придумать, — говорил Пинарио, помогая ему выбраться из серого неопрятного костюма. — Несколько минут в нем — и ребенок потеряет всякое представление о реальности. Посмотрел бы ты сейчас на себя.
С трудом держась на ногах, Уайзман рассматривал костюм; Пинарио силой отнял у своего начальника опасную игрушку.
— Неплохо, — выдавил он дрожащим голосом. — По всей видимости, он усиливает уже имевшиеся тенденции к уходу от действительности. Я всегда знал за собой склонность к фантазиям, связанным с детством, и даже конкретнее — с тем периодом детства, когда мы жили в деревне.
— Обрати внимание, как легко в иллюзию вплетались элементы действительности — для того чтобы продлить эту иллюзию как можно дольше, — сказал Пинарио. — Будь у тебя время, ты и стену лаборатории сделал бы частью своего воображаемого мира — ну, скажем, стенкой амбара.
— Да, — признал Уайзман, — я и вправду начал уже видеть здание старого молочного заводика, куда фермеры свозили свое молоко.
— Еще немного, и тебя
