Эллис Питерс - Монаший капюшон (Хроники брата Кадфаэля - 3)

Меуриг положил руки на колени Кадфаэля. Он сжимал кулаки с такой силой, что костяшки пальцев побелели от напряжения. Слабый свет фонаря падал на его измученное лицо.

- Брат, - взмолился он, - я знаю, тебе доводилось прежде выслушивать горькие исповеди. Ради Бога, выслушай и мою! Мне худо, я сам не свой, нет у меня больше сил! Ты говорил... что жалеешь меня. Позволь мне покаяться перед тобой!

- Дитя, - промолвил потрясенный Кадфаэль, положив руки на окаменевшие кулаки Меурига, которые были холодны как лед, - но я не священник, я не вправе даровать отпущение грехов и накладывать епитимью...

- Нет, тебе дано такое право, только тебе - ведь это ты сумел заставить меня пожалеть о содеянном зле. Выслушай мое признание, дай мне хоть немного облегчить душу, а потом назначь любое наказание - я приму его с готовностью.

- Что ж, если тебе от этого легче, говори, - ответил Кадфаэль, не отпуская рук Меурига.

Тот начал свой рассказ, и слова полились, словно кровь из разверстой раны. Первый раз он пришел в лазарет безо всякой дурной мысли, хотел ублажить старика, и по чистой случайности узнал, что целебная мазь, которую он использовал по прямому назначению, имеет и другие, опасные свойства. Только тогда семя зла было заронено в его душу. Он знал, что через несколько недель ему придется навеки распрощаться с надеждой на Малийли, и вдруг судьба .предоставила ему возможность избежать этой потери.

- С той поры эта мысль неотступно преследовала меня. Казалось, это будет совсем нетрудно. И вот, когда я отправился туда во второй раз, то захватил с собой склянку и тайком отлил в нее снадобья. И хотя тогда мне это представлялось безумием... я все же взял эту склянку в тот ужасный день. Я все время твердил себе, что это так просто, - подлить ему зелья в медовый напиток или в подогретое вино с пряностями... Может, я так никогда бы и не решился на это, а только желал бы ему смерти, хоть и это само по себе уже грех. Но вышло так, что, когда я пришел, на кухне никого не было. Они все были в столовой, и я услышал из-за двери, как Олдит сказала, что приор оказал честь моему отцу, прислав ему лакомство со своего стола.

И тут я заметил этот судок, он стоял на полке над жаровней, подогревался... Все произошло быстрее, чем я понял, что делаю... Затем я услышал, что возвращаются Эльфрик и Олдит... Я едва успел отскочить к двери, а когда они появились, я стоял и вытирал ноги, будто только собирался войти... Они решили, что я только что пришел, а как же иначе! Господь свидетель, я жалел о содеянном, Жалел исступленно, безумно, но сделанного не воротишь. Я был проклят... Пути к отступлению у меня не было, оставалось лишь идти вперед до конца.

Он и сейчас не видел пути назад - именно это ощущение безысходности и привело его сюда. Вовсе не жажда отмщения заставила Меурига искать этой встречи, даже если сам он искренне полагал иначе.

- И я пошел до конца. Я боролся за Малийли, за землю, любовь к которой ввергла меня в грех, боролся изо всех сил. Я ведь никогда не испытывал ненависти к отцу, ей-Богу... если бы только я мог получить Малийли честным путем! Я потерял все, но это справедливо, и я не ропщу. Теперь можешь передать меня в руки закона, чтобы я заплатил за его жизнь своей. Я должен ответить за свое злодеяние, и по доброй воле пойду с тобой, куда ты укажешь.

Меуриг тяжело вздохнул и умолк, уронив голову на руку Кадфаэля. Не промолвив ни слова, монах возложил другую руку на густые, темные волосы молодого валлийца. Хоть он и не был священником и не мог даровать отпущение грехов, сейчас судьба уготовила для него нелегкое бремя: быть исповедником и судьей. Отравление - самое подлое убийство, иное дело удар клинком - тот, по крайней мере, мог внушить уважение. И все же... Разве жизнь обошлась с Меуригом по справедливости? По натуре он добр, мягок, незлобив, однако роковое стечение обстоятельств заставило его пойти против собственной природы. И он уже наказан осознанием своего смертного греха. Умершего не вернешь, так какой же прок во второй смерти? Господу ведомы и другие пути восстановления справедливости.

- Ты просил, чтобы я назначил тебе покаяние? - вымолвил наконец Кадфаэль. - Скажи, ты по-прежнему этого хочешь? А хватит ли у тебя сил вынести его и сохранить веру, сколь бы тяжким оно ни оказалось?

Голова юноши шевельнулась на коленях монаха.

- Я вынесу все, - прошептал Меуриг, - и все приму с благодарностью.

- И ты не хочешь легкого покаяния?

- Я хочу того, что положено мне по моим грехам. Как иначе обрету я покой?

- Хорошо, Меуриг, ты сам этого просил. Ты пришел сюда, чтобы отнять мою жизнь, но когда настало время нанести смертельный удар, не смог этого сделать. Так какую же пользу может принести миру твоя смерть? А вот твои руки, твоя сила, твоя воля, все то доброе, что осталось в тебе, может еще принести немало блага людям. Ты хочешь заплатить сполна. Что ж, плати! Покаяние твое продлится всю жизнь. Я возглашаю: ты должен жить - и да будет твоя жизнь долгой! - ибо ты проведешь ее в заботах о ближних, возвращая долги всем насельникам мира сего. Может статься, все будут говорить о твоих добрых делах, и никто не помянет сотворенного некогда зла. Такова епитимья, которую я на тебя налагаю.

Ошеломленный и недоумевающий Меуриг медленно поднял голову и взглянул на монаха. В глазах его не было радости или облегчения: он был до крайности озадачен.

- Ты говоришь это серьезно? Это все, что я должен делать?

- Именно это ты и должен делать. Живи, врачуя свою душу, при виде грешника вспоминай о собственной слабости, силу же используй, служа невинности и добродетели. Твори добро по мере возможности, а остальное предоставь милосердию Господню. Многим ли больше дано содеять и святым?

- Но ведь меня будут преследовать, - промолвил удивленный Меуриг, все еще сомневавшийся в том, что правильно понял монаха. - Если меня схватят и повесят, ты не будешь считать, что я тебя подвел?

- А никто тебя не схватит. К завтрашнему дню ты будешь уже далеко отсюда. Здесь, рядом с овчарней, конюшня, а в ней стоит лошадь - та самая, на которой я сегодня ездил в Лансилин. Насколько мне известно, в здешних краях лошадей частенько крадут - что поделаешь, исконная валлийская забава. Но эта лошадь не будет украдена. Я разрешаю тебе взять ее и буду в ответе за ее пропажу. Верхом можно добраться куда угодно - перед тобой целый мир, в котором найдется место для истинно раскаявшегося грешника. Перед тобой путь длиною в жизнь, пройди его шаг за шагом, и приблизишься к обретению милости Господней. На твоем месте я бы поспешил на запад, перевалил через холмы еще до рассвета, а потом повернул на север и отправился в Гуинедд, где о тебе никто не слышал. Ну да ты эти горы знаешь лучше, чем я.