Андрей Курков - Судьба попугая (География одиночного выстрела - 2)

- Один класс для общей грамотности, а второй - для музыки будет, продолжала Катя.

Вдруг ангел услышал, как кто-то поет в темноте. Негромко, но очень красиво. Он дотронулся нежно до Катиной руки, прерывая ее рассказ.

Учительница замолчала, думая, что ангел хочет сказать ей что-то важное, но в возникшей тишине тоже услышала тоненький красивый голосок.

Кто-то пел "Ивушку".

- Красиво! - прошептал ангел.

- Это Вася-горбунок, счетовода сын, - узнала поющего Катя. - Он ведь любимый ученик Демида.

После этих слов сидели Катя и ангел молча, слушая поющего в темноте мальчика. И когда затих он - еще минут пять сидели они, ожидая следующей песни.

- Ушел... - проговорил наконец ангел.

В речке что-то всплеснулось - видно, рыба прыгнула из воды. Катя вздрогнула и подвинулась ближе к ангелу.

Они снова смотрели друг на друга, и такое близкое между ними расстояние пьянило их обоих.

- Хочешь меня поцеловать? - спросила шепотом Катя. Ангел ощутил дрожь в руках. Странный сладкий испуг овладел им.

- Да... - тихо-тихо проговорил он. Катя еще ближе наклонилась к нему.

- Скажи "Бога нет" - и тогда поцелуешь меня...

Услышанные слова обожгли ангела, как огонь. Он застыл, глядя широко раскрытыми глазами на подавшуюся вперед всем телом, зажмурившуюся Катю. Страшно ему стало от такой близости, и, превозмогая собственное желание окаменеть на месте, он отодвинулся от девушки.

Она открыла глаза, посмотрела на ангела с удивленным непониманием. Поднялась быстро на ноги и, ни слова не сказав, пошла быстрыми шагами прочь, пропала в ночной темноте.

Ангелу хотелось плакать. Он смотрел на небо, оглядывался по сторонам чудились ему чьи-то шаги рядом.

В эту ночь не нравилось ему одиночество. Он встал, еще раз оглянулся и остановил свой взгляд на тускловатом огоньке в окошке коптильни.

- Не спят еще? - удивился ангел.

И потянула его неведомая сила к этому домику, одиноко стоящему у речки. Показалось, что там найдет он сейчас и тепло, и утешение.

Подошел к окошку, но из-за коротенькой занавесочки и увидел только стол и руку чью-то, державшую кружку.

- А чего ты радости не понимаешь? - донесся из домика голос горбуна-счетовода. - Чего ее понимать? Ее в себе ощутить надо, штоб как в животе колики...

- Не могу я, - ответил счетоводу чей-то голос. - Мне все в жизни - тоска, я и рад бы по-другому...

- Нет в тебе, Петр, мечты! - твердо сказал третий голос. - Тебя переделать надо, а не то рано помрешь!

Ангел присел под окном, заинтересованный услышанным разговором.

- А как переделать? Вон уже одну руку переделали! - обиженно проговорил Петр.

- Ты бы хоть на звезды по ночам смотрел, и то б польза была, - прозвучал голос счетовода.

- На звезды? - переспросил Петр.

- Ну да, - сказал счетовод.

Ангел задрал голову и глянул в небо. Звезды в нем мельтешили, как мошки у вечерней свечи. И вдруг одна из ярких звезд сорвалась вниз и, описав длинную дугу, потухла.

"Вот так и я, - подумал ангел. - Только ведь я долетел сюда! Долетел!" - и спокойнее стало ему, утешился он этой мыслью и прилег на траву под окошком коптильни, слушая продолжавшийся там разговор, как сладкую материнскую колыбельную.

Глава 23

Промелькнула московская зима, растаяла. Сбежала ручейками с Ленинских гор. Собралась в лужи, впиталась в землю. И началась весна, наполненная радостными детскими голосами, короткими, по колено, платьицами и юбками, новомодными женскими прическами.

Банов с нетерпением ожидал весенних каникул, которые и ему обещали свободную неделю. Очень хотелось ему вывезти куда-нибудь Клару, куда-нибудь подальше от Москвы. Казалось Банову, что чахнет Клара в этом большом и красивом городе. Поработав секретарем у живущего нынче в Москве таджикского поэта-акына, Клара нашла себе другое место - в архиве Государственной исторической библиотеки. Первые дни возвращалась из архива радостная и восторженная, с горящими мыслью глазами. Но постепенно потух ее взгляд, побледнело лицо. И стал Банов подозревать, что перемена эта явилась результатом

опасной книжной пыли, на самом деле состоящей из распыленного, растворенного в воздухе книжного грибка, то есть самой настоящей бактерии. Прочитал он об этом грибке в научном журнале и с тех пор не мог забыть. Уже переехав жить к Кларе, перевезя свои книги и вещи, он раз в неделю проходился мокрой тряпкой по обложкам и корешкам всех имевшихся в его небольшой библиотеке книжек. И видел на лице Клары Ройд как бы доказательство правоты той научной статьи.

И вот время каникул пришло. Проведя собрание с учителями, Банов вместе с завучем Кушнеренко опечатали все классы и кабинеты, а в самом конце опечатали и его директорский кабинет. После этого попрощались и пожелали друг другу здорового отдыха.

Тем же вечером купил Банов два билета на поезд "Москва-Ленинград" .

А по дороге домой зашел в "Рюмочную". Хоть и не имел привычки пить, а зашел почему-то. Зашел, взял рюмку водки. Отошел в уголок и задумался. Мысли его были нервные, дрожащие от внутреннего напряжения.

"Где же ты, друг-Карпович? - думал Банов. - Что с тобой? И что там внизу с моим портфелем? Нашли его или нет? Наверно, нет, ведь если б нашли - уже вызвали бы меня кое-куда..."

- Эй, товарищ! - прошептал кто-то рядом. Банов оторвал взгляд от стойки с пустыми рюмками, обернулся. Увидел перед собой низкорослого заросшего серой щетиной мужичка.

- Товарищ, - снова заговорил мужик, поймав взгляд Банова. - Дай на рюмочку, а то война будет - и выпить не успеешь!..

Банов порылся в кармане сшитого из шинели пальто, вслепую вытащил пригоршню мелочи и высыпал ее в протянутую по-нищенски ладонь мужичка.

Тот что-то хрюкнул, наверно слова благодарности, и поспешил к прилавку, где скучала без дела дородная рыжеволосая "рюмочница".

"Война? - подумал Банов, вспомнив сказанное мужичком. - Может быть... Может быть..." - и тяжело вздохнул.

Глава 24

Поднималось над гордой страною весеннее солнце, охватывало своими крепкими лучами города и села, поля и леса. Пробуждало трудовую жизнь во всех ее формах. И плыли прогретые солнцем потоки людей на заводы и стройки, на фермы и на собрания. А солнце поднималось и как бы звало за собой вослед, указывало всем путь, призывало стремиться вверх, к лучшему, светлому будущему. И устремляли люди вверх свои взгляды и мысли. Смотрели на солнце и думали о светлом. И не видели, как, устремившись тоже к солнцу, поднималась над землей уставшая от бесконечного полета пуля, поднималась уже в тысячный или десятитысячный раз, чтобы лететь и с высоты выискивать героя, не найдя и не убив которого она не могла остановиться, не могла прекратить свой утомительный и жестокий полет. Сколько раз уже ошибалась она, устремляясь вниз, к человеку, показавшемуся ей тем единственным, способным своей смертью предотвратить множество других смертей. Но всякий раз, пройдя навылет и оставив позади на земле переставшее дышать тело, понимала пуля, что снова ошиблась и что не был убитый ею человек ни героем, ни праведником. И снова синели перед нею бескрайние небесные просторы, а под нею лежали такие же просторы, только земные. А над гордой страной поднималось весеннее солнце, и пуля, поднимавшаяся вслед за ним, смотрела на землю, готовая в любую минуту сорваться вниз, чтобы со свистом понестись навстречу следующему человеку, показавшемуся ей достойным той смерти, которую она с собой несла. Показались внизу строящиеся высотные опоры для линий электропередач. И увидела пуля высотника-монтажника, бесстрашно работающего на самой верхушке огромной металлической конструкции опоры. "Может бить, это он!" - подумала пуля и, собрав всю свою энергию/понеслась вниз, навстречу неизвестному избраннику.