Ант Скаландис - Катализ

Мы поехали ночевать к моим родителям. Мне хотелось рассказать им обо всем, вернее почти обо всем. Терять было нечего: либо я сумею их защитить от всех неприятностей, либо не сумею, но от их осведомленности это никак не зависело. а им спокойнее будет знать и знать от меня. Наконец, просто хотелось попрощаться. На всякий случай. И, разумеется, не вслух. Альтер тоже мечтал повидать стариков, но мы решили, что это для них будет слишком.

А у родителей было хорошо. Уютно. Даже не хотелось нарушать гармонию этого уюта. Быть может, поэтому, не решаясь сразу сказать всей правды и зная, как любит отец пофилософствовать, я предложил ему все наши новости под видом прочитанного мною фантастического романа. Получилось интересно. Даже мама включилась в обсуждение. И я спросил:

– а вы бы хотели, чтобы такое случилось на самом деле?

Отец задумался. И мама опередила его:

– Нет, не хотела бы. Страшная это была бы штука в нашем-то мире. Не верю я автору. У него, говоришь, все хорошо в итоге получилось? Не верю.

– А я бы пожалуй все-таки хотел, – возразил отец. – потому что интересно. Хотя проблем, конечно, появилось бы изрядно. А что, их сейчас мало?

И тогда я поставил на стол сибр. И признался, что главный герой этого романа – я.

Конечно, мы так и не ложились в ту ночь. Несколько раз ставили чайник. Мама, наплакавшись, уснула в кресле. Отей пил лекарства. Даже Ленка, это апельсиновое чудовище, и то под утро стала клевать носом у меня на плече. А разговорам и всяким фокусам все не видно было конца.

Одна мысль, высказанная отцом, запомнилась особо:

– Ты никогда не обращал внимания, Витя, что в массе своей люди не любопытны. Их любопытство по преимуществу прагматично. И, когда они получат все, что хотят, их интерес к миру угаснет, совсем угаснет. Вот что, должно быть, самое тревожное.

А за окном всю ночь, то затихая, то вновь расходясь, шумел сентябрьский дождь. Он прекратился утром, когда мы сели с Ленкой в такси и уехали к себе в Бирюлево. Ленкины родители работали в то время в Монголии, и таким образом наши дела в старом мире, которому мы теперь уже окончательно подписали смертный приговор, были полностью завершены.

Пансионат

Никакой утопии не получится – загребут его военные, вот и вся утопия. Сделают секретный институт, всех этих суперов туда свезут, поставят часового, вот и все…

А. и Б. Стругацкие

Дом стоял на берегу реки. Какой реки – я так и не узнал. Когда появилась возможность, было уже не интересно. А доставляли нас туда всякий раз на вертолете с молочными стеклами. И только по длительности (минут 20) полета я понял, что это ближнее Подмосковье. Дом стоял над красивейшим обрывом, и по ту сторону реки, за зеленым пушистым шарфиком прибрежных ив, тянулись бескрайние луга, на горизонте голубел лес. И никаких следов цивилизации. Изумительное место.

Это было нечто вроде шикарного дома отдыха на базе расположенного тут же, но только под землей, секретного института. Институт имел все мыслимые и немыслимые удобства внутри здания, а также: подогреваемый бассейн под открытым небом, лужайку с волейбольной разметкой, корты, регулярный французский парк, вертолетную площадку, причал с яхтами, серфинг и даже конюшню с породистыми жеребцами. Теперь все это стало Всесоюзным центром сибрологии – ВЦС, но в обиходе у сотрудников бытовало иное название, укоренившееся, видно, еще с прежних времен – Пансионат.

А однажды, гуляя по лесу вокруг Пансионата, мы наткнулись на высокий забор из колючей проволоки. Стояки были загнуты, по счастью наружу. «Главное отличие секретного института от концлагеря», – подумалось в шутку. Но стало грустно. Охраняли нас. Охраняли сибры. Охраныли Апельсин. Но охраняли допотопными, дремучими методами, против которых Апельсин восставал самой своей сутью. Вот только возможны ли другие методы?

Вообще нам была предоставлена почти полная свобода ддействий. Мы были не в зоопарке – мы были в заповеднике, нас наблюдали в условиях, максимально приближенных к естественным. И слежку оформили с необычайным изяществом. Мы не видели ни одного «дятла». В Пансионате были специалисты самого высочайшего класса – их невозможно было увидеть. Мы только ощущали их присутствие по какой-то жуткой напряженности, висевшей в воздухе постоянно, по странной настороженности во взглядах всех сотрудников ВЦС. И эта напряженность, эта настороженность исчезала лишь после двух-трех рюмок чего-нибудь крепкого. И еще – во время ночей любви. И еще – во время увлекательных дискуссий. И еще – во время спортивных занятий. словом не так уж плохо жилось нам в Пансионате. Подслушивающие устройства, если и были, то в стенах, исполненные по высшему разряду. Я собсственноручно излазил наш шикарный номер вдоль и поперек и не нашел ничего подозрительного. Следящие камеры, если и были, то где-нибудь глубоко в листве или настолько миниатюрные, что, не зная, как они выглядят, найти их было невозможно. К чему скрывать, нам, конечно, льстило это сверхсовременное шпионское оборудование.

Каждый день часа по три, по четыре уходило на беседы со специалистами: физиками, химиками, физиологами, социологами, астрономами, политэкономами, генетиками, кибернетиками и т.д. и т.п. пожалуй, лишь на второй день мы с ужасом осознали очевидную с самого начала вещь: в длинном трехэтажном здании Пансионата нет других подопытных индивидов, все номера забиты специалистами, и каждый мечтает лично с нами поговорить.

Больше всего докучали медики. Имея уникальную возможность исследовать наши тела без нашего участия, они всякий раз норовили задержать нас подольше и вытянуть максимум информации именно из живого тела.

С остальными было полегче. Правда, юристы и экономисты бесили своим догматизмом. каждый из них считал собственное мнение истиной в последней инстанции, а имеющийся объем знаний – знанием абсолютным. В отличие от естественников, впитавших представление о бесконечном многообразии мира, если не с молоком матери, то с молоком за вредность в своих институтах, корифеи юриспруденции и экономики полагали почему-то, что в их области можно знать все. С естественниками были свои трудности. Эти имели обыкновение выражаться в терминах, столь далеких от нормального человеческого языка, что никакие объяснения не помогали уразуметь их. Шумная братия технарей сутками напропалую толклась возле диспетчерской, куда день и ночь, день и ночь поступала сногсшибательная информация из какого-то гигантского вычислительного центра, а туда, в свою очередь, она стекалась из множества закрытых институтов, изучавших оранжит, зеромассу, сибропластик, сибросплав и сиброклетку. Ученые дурели от приходящих сведений, как тараканы от дихлофоса, и медслужба Пансионата находилась в постоянной боевой готовности. Это был настоящий информационный сель. Вывихнуть мозги ничего не стоило даже светлым головам, привыкшим мыслить строго и логически. Было с чего подвинуться, и порою казалось, что вот еще чуть-чуть, и центр сибрологии превратится в психиатрическую лечебницу.