Джин Вулф - Пыточных дел мастер (Книги нового солнца, Книга 1)

Глава 26

Трубный зов

Aдва я успел прочесть это, Агия прыгнула ко мне, выхватила записку и швырнула ее вниз, за край помоста. Некоторое время она стояла передо мной, глядя то мне в лицо, то - на "Терминус Эст", который, уже в собранном виде, стоял, прислоненный к подлокотнику кушетки. Быть может, она боялась, что я отрублю ей голову и брошу ее следом за запиской. Но я не двигался с места, и тогда она сказала: - Ты прочел ее? Северьян, скажи, что - нет! - Прочел. Но не понял. - Тогда и не думай о ней больше! - Да успокойся ты хоть ненадолго! Она и предназначалась-то не мне. Скорее, ее подбросили тебе - но, коль так, отчего положили там, где она была не видна никому, кроме меня? Агия, у тебя есть дети? Сколько тебе лет? - Двадцать три. Да, более чем достаточно, однако детей у меня нет. Если не веришь, взгляни на мой живот. Я хотел было подсчитать в уме, но обнаружил, что не имею ни малейшего понятия о том, когда у женщин наступает зрелость. - Когда у тебя впервые была менструация? - В тринадцать. Значит, первого могла бы родить в четырнадцать. Ты это хотел высчитать? - Да. Сейчас ребенку было бы девять... Будучи достаточно смышленым, он вполне мог бы написать подобную записку. Хочешь, скажу тебе, что в ней было? - Нет! - Как по-твоему, сколько лет Доркас? Восемнадцать? Девятнадцать? - Северьян, что бы там ни было - выкинь эту записку из головы! - Агия, шутки кончены. Ты - женщина. Сколько ей лет? Агия поджала губы. - Я бы сказала, что этой мелюзге лет шестнадцать-семнадцать. Она сама еще ребенок. Наверное, все вы замечали, что, стоит заговорить о ком-либо отсутствующем, как он тут же является, точно фантом, услышавший зов колдуна. Ширмы раздвинулись, и Доркас предстала перед нами - уже не в привычном облике жалкого, измазанного илом существа, но - полногрудой, стройной, грациозной девушки. Мне приходилось видеть кожу и побелее, но то была лишь болезненная бледность, тогда как кожа Доркас, казалось, сияла здоровьем. Волосы ее оказались золотисто-русыми, а глаза, как и раньше, были темно-голубыми, точно Мировая Река Уроборос из моего сна. Увидев обнаженную Агию, она хотела было вновь скрыться за ширмой, но тело толстухи служанки загородило проход. - Оденусь-ка я лучше, - сказала Агия, - пока твоя любимица не сомлела. - Я не смотрю, - пробормотала Доркас. - А мне плевать, смотришь ты или нет. Однако же, одеваясь, Агия повернулась к нам спиной и, точно обращаясь к густой листве дерева, добавила: - Теперь нам действительно пора, Северьян. Горнист вот-вот затрубит. - И что это должно означать? - Ты не знаешь? - Она повернулась к нам лицом. - Когда солнечный диск касается зубцов Стены, на Кровавом Поле трубит горн - это первый сигнал. Некоторые считают, что это - сигнал к началу поединков, но это не так. Сигнал предназначен стражам внутри города и означает, что настало время запирать ворота. А попутно он означает и начало поединка - если ты успел прийти вовремя. Когда солнце скрывается за горизонтом и наступает ночь, горнист на Стене трубит еще раз - та-таа! С этого момента ворота не будут открыты ни для кого - даже для тех, кто имеет специальные пропуска. Также сигнал означает, что всякий, бросивший или принявший вызов и не явившийся на Кровавое Поле, считается отказавшимся дать сатисфакцию противнику. После этого он может быть убит в любое время и в любом месте, и армигер либо экзультант, нанявший для этого убийц, не запятнает тем своей чести. Служанка, все это время стоявшая у лестницы и кивавшая, отодвинулась, пропуская в "кабинет" харчевника. - Сьер, - сказал он, - если у тебя и впрямь назначен поединок, я бы... - Моя подруга только что сказала то же самое, - оборвал я его. - Нам нужно идти. Тут Доркас спросила, нельзя ли и ей выпить вина. Я удивился, но согласно кивнул, и харчевник налил ей бокал, который она взяла обеими руками, совсем по-детски. Между тем я спросил хозяина, имеются ли у него письменные принадлежности для гостей. - Хочешь составить завещание, сьер? Идем - у нас для этого есть особый будуар. И - совершенно бесплатно. Если хочешь, можно сразу же отослать с мальчишкой к душеприказчику. Взяв "Терминус Эст", я последовал за ним, оставив Агию с Доркас присматривать за аверном. "Будуар", которым хвастал харчевник, оказался крохотным помостом, едва вмещавшим табурет и стол с несколькими перьями, чернильницей и бумагой. Присев к столу, я написал на листе бумаги слова выброшенной Агией записки. Бумага, насколько можно было судить, оказалась точно такой же, и чернила были того же блекло-черного цвета. Посыпав написанное песком, сложив бумагу и спрятав ее в тот карман ташки, которым я пользовался реже всего, я сказал харчевнику, что посыльного не требуется, и спросил, не знает ли он кого-либо по имени Трудо. - Трудо, сьер? Харчевник призадумался. - Да. Имя достаточно распространенное... - Конечно, сьер, я знаю это. Просто пытаюсь вспомнить, кто из знакомых мне и одновременно равных, понимаешь ли, сьер, твоему высокому положению мог бы его носить. Какой-нибудь армигер или же... - Кто угодно, - сказал я. - Быть может, так зовут официанта, что обслуживал нас? - Нет, сьер, его имя - Оуэн. Когда-то, сьер, у меня был сосед по имени Трудо - но то было давно, еще до того, как я купил это заведение. Но тебе, надо думать, нужен не он? Тогда есть у меня еще конюх - его зовут Трудо. - Я хотел бы поговорить с ним. Харчевник кивнул, причем подбородок его совсем скрылся в складках жира на шее. - Как пожелаешь, сьер. Хотя он вряд ли сможет много тебе сказать - он издалека, с юга. - Ступени лестницы заскрипели под тяжестью харчевника. Конечно же, он имел в виду всего лишь южные кварталы города, но никак не дикие, ледяные пустоши дальнего юга. Да еще - с того берега, так что особого смысла ты от него не добьешься. Однако работает на совесть... - Сдается мне, я знаю, откуда он. - Вот как? Интересно, сьер; очень интересно! Я слышал, некоторые могут это определять по одежде и по выговору, но не думал, что Трудо попался тебе на глаза, так сказать... Мы ступили на единственную, размером со столешницу, каменную плиту у подножия лестницы, и харчевник заорал: - Трудо! Трудо, паралич тебе в поясницу!!! На зов никто не явился. Длинные тени на земле уже перестали быть собственно тенями, превратившись в озера мрака, точно черная вода, наподобие той, из Птичьего Озера, поднялась из земли. Сотни людей - поодиночке либо небольшими группами - поспешно шагали к полю со стороны города. Казалось, всех их снедало нетерпение, тяжким грузом лежавшее на плечах. Большая их часть была безоружна, но некоторые имели при себе футляры с рапирами, а чуть вдалеке я увидел белый цветок аверна, привязанный, подобно моему, к древку копья либо посоху. - Жаль, что они не заходят к нам, - заметил харчевник. - Конечно, кое-кто и заглянет на обратном пути, но - что может быть выгоднее ужинов, заказанных загодя! Откровенно тебе скажу, сьер - потому что вижу человека, который, несмотря на молодость, слишком разумен, чтоб не понимать, что всякое заведение должно приносить выгоду. А цены у меня вполне сносные, и кухня, как я уже говорил, известна на весь город... Тру-у-удо!!! Приходится стараться, сьер, иначе я бы сам помер с голоду - желудок у меня весьма привередлив на этот счет... Труда, кормушка для блох, где тебя носит ?!! Откуда-то из-за ствола выступил, утирая нос кулаком, грязный мальчишка. - Нету его, хозяин! - Куда он делся? Сбегай, найди! Я все еще наблюдал за толпой. - Значит, все они идут на Кровавое Поле? Кажется, впервые я до конца осознал и почувствовал, что, скорее всего, умру еще до восхода луны. Тревоги по поводу таинственной записки вдруг показались тщетными и мелкими. - Ну, драться-то, понимаешь ли, будут не все. Многие идут просто поглазеть. Некоторые приходят только раз, потому что один из бойцов - их знакомый, или просто потому, что услышали либо прочли о мономахии. Этих зрелище обычно угнетает, и на обратном пути они заходят ко мне и выпивают не меньше бутылки, чтобы прийти в себя. А кое-кто ходит сюда каждый вечер, или, самое малое, четыре-пять раз в неделю. Эти - специалисты в каком-то одном оружии, и будто бы знают о нем куда больше тех, кто им пользуется. Может, оно и так... После твоей победы, сьер, человека два или три захотят поставить тебе выпивку, и, ежели примешь угощение, объяснят, что ты сделал не так, да в чем твой противник оплошал - только говорить будут все разное. - Мы будем ужинать в одиночестве... Сказав это, я услышал тихий шелест босых ног по ступеням за моей спиной. К нам спускались Агия с Доркас. Агия несла мой аверн, казалось, в сумерках сделавшийся еще крупнее. Я уже рассказывал о том, как сильно влекло меня к Агии. Обычно мы, в беседе с женщиной, говорим так, словно любовь и желание - две отдельных друг от друга сущности. И женщины, зачастую любящие и порой желающие нас, поддерживают эту условность. На самом же деле они - лишь два аспекта единого целого, неразделимые, как, скажем, северная и южная сторона дерева, возле которого я сейчас беседую с харчевником. Желая женщину, мы вскоре проникаемся любовью к ней - за ту снисходительность, с которой она покоряется нам (вот где таится корень моей любви к Текле), а покоряется она именно той (пусть иногда - воображаемой) доле любви, что присутствует в нашем желании. С другой стороны, любя ее, мы вскоре проникаемся и желанием к ней, поскольку разум наш не в силах отказать любимой в непременном атрибуте женщины - привлекательности. Вот почему мужчины порой желают женщин, чьи ноги скованы параличом, а женщины - мужчин, чье влечение направлено лишь на им же подобных. Однако никто не знает, что порождает чувства, называемые нами любовью и желанием. Половина лица Агии, спускавшейся по лестнице, была озарена лучами заходящего солнца, половина же - скрыта в тени, а подол платья, разорванный едва не до пояса, открывал для всеобщего обозрения шелковистые бедра. И все чувства, утраченные мною так недавно, когда я оттолкнул ее, вернулись ко мне, многократно усилившись. Она, несомненно, поняла это по выражению моего лица. От Доркас, шедшей следом, тоже ничто не укрылось, и она отвела взгляд. Но Агия все еще была зла на меня (возможно, имея на то полное право), и, несмотря на ее вежливую улыбку и даже, быть может, неутоленный зуд в паху, держалась более чем сдержанно. Я думаю, начала их - в той разнице, что находим мы между женщинами, которым мы, если еще остаемся мужчинами, должны посвятить всю свою жизнь, и женщинами, которых (опять-таки, если мы еще остаемся мужчинами) надлежит одолеть силой либо умом, обойдясь с ними покруче, чем с дикой тварью. Суть в том, что вторые никогда не примут от нас дара, предназначенного первым. Агия наслаждалась тем, как любовался я ею, и, несомненно, наслаждалась бы и моими ласками, однако мы так и остались бы чужими друг другу, хотя бы я сотни раз излил в нее свое семя. Все это я осознал, пока она спускалась к нам, одной рукой придерживая разорванное платье, а в другой, точно скипетр, неся аверн, - осознал, но, несмотря на это, любил ее, как только мог. К нам подбежал мальчишка. - Повариха говорит, Трудо сбежал! Она ходила за водой сама, потому что девчонку отослала куда-то, и видела, как он убегал. И вещей его на конюшне нет! - Значит, сбежал... - проговорил харчевник. - Когда? Только что? Мальчишка кивнул. - Боюсь, сьер, он услышал, что ты его ищешь. Наверное, кто-то подслушал, как ты назвал его имя, и сказал ему. Не украл ли он у тебя чего? Я покачал головой. - Он не сделал мне ничего дурного. Напротив - подозреваю, что он хотел оказать мне услугу. Сожалею, что мой визит кончился для тебя потерей работника. Харчевник развел руками. - Я еще не все ему выплатил, так что даже выгадаю на этом малость. Он повернулся, чтобы уйти, и тут Доркас шепнула мне на ухо: - Северьян, прости, что лишила тебя удовольствия там, наверху. Я вправду не хотела тебе мешать, хотя и люблю тебя. Где-то невдалеке от нас звонко протрубил горн.