Григорий Адамов - Изгнание владыки

— Смотрит и смотрит… Подглядывает, что ли? Что ему от меня надо? Как будто он что-нибудь знает…

Плутон тихо заворчал и осторожно лизнул Диму в ухо.

— Не надо лизать, Плутон!

Плутон легонько постукивал пушистым хвостом по ковру, обнюхивал затылок Димы, щекотно шевеля волосы своим большим шершавым носом. Снаружи, за бортом, визжали и царапались льдины; казалось, будто они царапают сердце. А весь мир лежал кругом пустой и холодный, словно вымерший, и только он, Дима, остался в нем, одинокий и обиженный.

Дима прерывисто всхлипнул, вскочил с ковра и сел в кресло.

Плутон немедленно встал, подошел и положил тяжелую голову Диме на колени. Дима машинально почесал его за ухом.

А почему, собственно, он так ответил тому человеку? Почему вдруг вспыхнула в нем такая злость? Ах, не надо было! Не надо было! Что он теперь подумает?

И Дима опять увидел перед собой спокойное лицо и серые, немного удивленные глаза.

Дима вскочил с кресла и выбежал в коридор.

Лишь очутившись на палубе, Дима заметил, что “Чапаев” стоит на месте. Позади него среди ледяного поля виднелись огромные неподвижные силуэты “Полтавы” и “Щорса”. По полю тянулись длинные гряды торосов, валы из нагроможденных друг на друга обломков льдин, торчали одинокие ропаки, и все было покрыто нежно-голубым покрывалом снега, который дальше, к горизонту, окрашивался в густой сиреневый цвет. Спускались сумерки.

С кормы раздалось тихое шмелиное гудение, и вдруг над “Чапаевым” взвился в воздух небольшой, синий с желтыми полосами геликоптер. Он повисел минуту неподвижно над кораблем, тускло поблескивая своим вращающимся ротором и окнами фюзеляжа, потом передний тянущий пропеллер завертелся, и геликоптер, поднимаясь все выше, стремительно понесся на восток.

“Ледовая разведка”, — мельком подумал Дима, пробираясь к палубным каютам.

В конце тихого, мягко освещенного коридора, у двери, найденной после долгих нетерпеливых расспросов, Дима передохнул и, закусив губу, упрямо сжав брови, громко постучал.

— Сейчас, сейчас, — послышался из каюты спокойный голос.

Щелкнула задвижка, дверь раскрылась, и на пороге показалась знакомая статная фигура.

— Дима, ты?! — с удивлением произнес человек. — Что случилось? Входи, входи!

Дима споткнулся о порог, но успел схватиться за дверь и с силой захлопнул ее за собой.

— Я… — начал он звенящим голосом. — Я разговаривал с вами сейчас грубо… дерзко… Простите меня!

Губы человека тронула спокойная, мягкая улыбка, тепло глянули серые глаза.

— Что ты, Дима! — мягко прозвучал его приятный, несколько глухой голос. — Право, не стоило так волноваться. Я ведь понимаю, что ты неплохой мальчик. Мы просто забудем об этом и станем друзьями. Ладно?

И человек протянул Диме свою широкую сильную руку. С глазами, полными радостных слез, Дима порывисто схватил ее, и его маленькая рука потонула в теплой, мягкой ладони человека. А тот, обняв Диму за плечи, подвел его к широкому дивану.

На круглом столике стояли кофейный прибор с недопитой чашкой кофе, корзинка с печеньем, хрустальная вазочка с виноградом.

— Садись, садись, — говорил человек, опускаясь рядом с Димой на диван и нажимая одну за другой буфетные кнопки на переборке. — Гостем будешь. Я очень рад, что ты зашел. Скучно в одиночестве кофе пить. Не то что тебе. Ты в каюте с соседом и собакой. Прекрасная у тебя собака!

Человек говорил не торопясь, его движения были спокойны. Разговаривая, он протянул руку к соседнему окну, выходившему на палубу, спустил тяжелую штору. В каюте под матовым светом лампы стало совсем уютно. Все здесь нравилось Диме, и ему стало жалко Плутона, одиноко лежащего теперь в темной пустой каюте.

Дима почувствовал благодарность к незнакомцу за то, что он и про Плутона вспомнил, и мальчик торопливо ответил:

— Спасибо… спасибо… — Он запнулся.

Собеседник понял и подсказал:

— Меня зовут Дмитрий Александрович.

— Спасибо, Дмитрий Александрович. Вы знаете, Плутон мой лучший друг, Дмитрий Александрович! — горячо добавил Дима. — Он такой умный, такой умный, ну прямо как человек! Он даже умеет смеяться! Очень забавно! Я как-нибудь при вас рассмешу его. Сами увидите.

— Правда?

В переборке прозвучал короткий звонок, и раскрылась дверца буфетного конвейера. Дмитрий Александрович снял с конвейера чашку с блюдцем и ложечкой, сахар, корзинку с новым печеньем и вазочки с фруктами, вареньем, конфетами.

За горячим кофе беседа о Плутоне продолжалась с новым оживлением. Дима мог часами говорить о своем друге, рассказывать о его длинной родословной, которую знал наизусть, о его уме, силе и подвигах.

Да и Дмитрий Александрович оказался большим знатоком собак, настоящим кинологом. Он столько интересного рассказывал про них, особенно про ньюфаундлендов, что Дима просто диву давался, и его дорогой Плутон раскрывался перед ним совершенно в новом свете. Дима, например, не подозревал, что ньюфаундленды не раз участвовали в арктических экспедициях прошлого, а знаменитый Торос, спутник Пайера и Вайпрехта, открывших Землю Франца-Иосифа, прославился на весь мир.

Время в уютной каюте уходило незаметно, когда вдруг снаружи послышалось тихое жужжание, через минуту прекратившееся.

— Геликоптер вернулся из ледовой разведки, — сказал, прислушиваясь, Дмитрий Александрович. — Сейчас, наверное, “Чапаев” тронется в путь. Хочешь, Дима, посмотреть? Очень интересно, как работает ледокол ночью.

Короткая сумеречная сентябрьская ночь уже опустилась на корабль. Все вокруг потеряло свои естественные очертания, получило неопределенные, смутные формы. И лед, среди которого неподвижно стоял “Чапаев”, был уже не тот, что встретился несколько часов назад. Это был тяжелый паковый, многолетний лед, серьезная преграда на пути. Все пространство, насколько хватал глаз, было занято этим льдом. Он лежал, как толстая белая кора, вся изрытая, словно перепаханная гигантским плугом.

Едва лишь Дмитрий Александрович и Дима поднялись на бак, как яркий светло-сиреневый свет залил весь лед вокруг судна, и все заискрилось, засверкало миллиардами радужных блесток. Мощные прожекторы “Чапаева” прорезали сгущающуюся тьму и ослепительно ярко осветили дикую страну льда и снега.

Корабль стал медленно отходить назад. Послышался знакомый визг потревоженного льда. Отойдя метров на пятьдесят, “Чапаев” на мгновение остановился и сейчас же полным ходом двинулся вперед.

Дима вцепился руками в борт судна в ожидании ужасного толчка. Лед быстро надвигался. Раздался глухой шипящий удар, “Чапаев” вздрогнул, и Дима почувствовал, как вместе с носом корабля поднимается все выше и выше. “Чапаев” налезал на лед. Еще несколько секунд, и вдруг под ногами послышался гулкий грохот, стон и скрежет — впереди и по сторонам “Чапаева” разбежалась сеть извилистых черных трещин, и корабль стал медленно опускаться вниз. С воем и визгом льдины топили друг друга; иные, подмятые носом корабля, погружались в черную воду, иные всплывали и тащились за судном, как пленники, издавая визжащие вопли.