Урсула Ле Гуин - Левая рука тьмы

— Ваш родитель… то есть ваши родители… они живы?

— Нет, — сказал Ай. — Умерли семьдесят лет назад.

Я удивился. Моему спутнику не было и тридцати лет.

— У вас годы другой продолжительности, чем у нас?

— Нет. Ах да, я понимаю. Я же прыгал через время. Двадцать лет с Земли до Хайн-Давенанта, пятьдесят лет до Оллула, а от Оллула сюда еще семнадцать. Я жил вне Земли всего семь лет, но родился сто двадцать лет назад.

Давным-давно в Эренранге он объяснял мне, как время укорачивается на корабле, который летит меж звезд почти со скоростью света, но я не сопоставлял этот факт с продолжительностью человеческой жизни, или с жизнями тех, кого он оставлял в своем собственном мире. Когда для него проходило лишь несколько часов в этом непредставимом воображению корабле, летящем от одной планеты до другой, те, кого он оставил дома, старели и умирали, взрослели его дети… и я сказал:

— Я бы чувствовал себя изгнанником.

— Вы ради меня — а я ради вас, — сказал он, снова засмеявшись, и его легкий смех нарушил тяжелое молчание.

Эти три дня, после того, как мы спустились с перевала, были наполнены тяжелой и бесцельной работой, но Ай больше не впадал ни в уныние, ни в чрезмерные надежды: терпения у него оказалось больше, чем у меня. Может, лекарства окончательно ушли из его организма. Может быть, мы научились действовать рука об руку. Мы провели этот день, спускаясь с базальтового отрога, на который вчера вскарабкались. Из долины он выглядел как хорошая дорога среди Льда, но чем выше мы взбирались, тем больше нам встречалось каменистых осыпей и гладких каменных поверхностей, и уклон становился все круче, так что даже без саней мы не могли одолеть его. К вечеру мы спустились обратно к подножию морены, в каменистую долину. Здесь ничего не росло. Камни, россыпи гальки, валуны, грязь. Один из рукавов ледника ушел с этого склона пятьдесят или сто лет назад, оставив вокруг лишь голые кости земли, где не было ни плоти ее, ни травы. Тут и там из фумарол стлался тяжелый желтый дым, который, медленно извиваясь, тянулся по земле. В воздухе пахло серой. Температура была около 12 градусов, и вокруг было тихо и сумрачно. Я надеялся, что обильный снегопад не пойдет, пока мы не перевалим чертовы земли между этим местом и отрогом ледника, который видели с гребня в нескольких милях к западу. Он выглядел, как широкая ледяная река, спускавшаяся с плато между двумя горами-вулканами, обе из которых были увенчаны дымными шапками. Если мы успеем добраться отсюда до склонов ближайшего вулкана, то окажемся на дороге, ведущей на ледяное плато. К востоку от нас небольшой ледник превратился в ледяное озеро, но оно было все вздыблено и даже отсюда были видны глубокие провалы в нем; пересечь его с нашим снаряжением было невозможно. Мы решили идти к леднику между двумя вулканами, хотя, повернув к западу, мы теряли как минимум два дня на пути к цели, один из которых мы должны были идти к западу, а второй — выходить на прежний маршрут.

ДЕНЬ ОДПОСТХЕ МЕСЯЦА ТЕРН. Идет несерем.[8] Двигаться в таких условиях нельзя. Весь день мы оба спали. Сон пошел нам на пользу после полумесяца непрерывного движения.

ДЕНЬ ОДТОРМЕНБОД МЕСЯЦА ТЕРН. По-прежнему идет несерем. Спать больше не можем, хватит. Ай учит меня земной игре, когда маленькие камешки передвигаются по клеткам, называющейся «го», удивительно трудная игра. Как он заметил, тут вдоволь камней, чтобы наиграться в «го».

Холод он уже переносит довольно хорошо, хотя странно видеть его в куртке и плаще с опущенным капюшоном, когда температура около нуля; когда мы тащим сани, и солнце достаточно высоко, и ветер не такой резкий, он сбрасывает с себя куртку и обливается потом, как один из нас. Мы должны были договориться, какую поддерживать температуру в палатке. Он хотел, чтобы было жарко, мне больше нравилась прохлада, и удобства одного из нас означали воспаление легких для другого. Договорились о чем-то среднем, и он дрожит, когда вылезает из своего спальника, пока я обливаюсь потом в своем, но договорившись, какое место занимает в палатке каждый из нас, мы в конце концов все привели в норму.

ДЕНЬ ГЕТТЕНИ МЕСЯЦА ТХАНЕРНА. После молний прояснилось, ветер стих, термометр весь день показывает 15 градусов. Мы расположились лагерем на нижнем, западном склоне ближайшего вулкана: на моей карте Оргорейна он назван Драмнером. Карта очень плохая: большая вершина, что мы видим к западу от нас, на карте не показана, да и масштабы не соблюдены. Чувствуется, что Оргота редко бывает в своих Огненных Холмах. И в самом деле, делать здесь нечего, разве что любоваться величием этих мест. Сегодня мы в тяжелой работе прошли одиннадцать миль, сплошной камень. Ай уже спит. Я растянул сухожилие на пятке, потому что, как дурак, дернулся, когда нога попала между двумя валунами, и весь день хромал. Ночной отдых должен подлечить ногу. Завтра мы будем спускаться на ледник.

Тревожит уменьшение наших запасов, но это потому, что мы едим по полной мере. У нас девяносто — сто фунтов сухой пищи, половину которой я украл в Туруфе, и шестьдесят фунтов из них уже ушло после пятнадцати дней пути. Я начал тратить гичи-мичи по фунту в день, оставив для разнообразия два мешка смеси каддика, немного сахара и сушеной рыбы. Я был рад избавиться от тяжелого груза, что мы тащили от Туруфа. Сани стали легче.

ДЕНЬ СОРДНИ МЕСЯЦА ТХАНЕРНА. Идет двадцатый день. Ледяной дождь, ветер с гулом, словно в туннеле, летит по ледяной реке. Остановились в четверти мили от края, на длинной плоской полосе фирна. Спуск с Драмеголя был труден и крут, он шел по голым скалам и каменистым полям; край ледника был сильно изрезан трещинами, а в лед было вморожено столько камней и гальки, что мы снова поставили сани на колеса. Но не прошли мы и сотни ярдов, как колесо треснуло и ось погнулась. Тем не менее, мы впряглись в постромки. Сегодня мы сделали только четыре мили и те не в том направлении, которое нам было нужно. Стекающий ледник, похоже, делает большую дугу к западу от плато Гобрина. Между вулканами лежит пространство мили в четыре, и не так трудно добраться до его центра, хотя оно куда больше изрезано трещинами, чем я предполагал, а поверхность просто ужасная.

Драмнер извергается. Откосы его пахнут дымом и серой. Весь день под грозовыми облаками на западе сгущалась тьма. Время от времени все вокруг, облака, ледяные струи дождя, лед, воздух, окрашивалось в мрачно-багровый цвет, который затем медленно меркнул. Ледник слегка подрагивал под нашими ногами.

Эскичве рем ир Гер выдвинул гипотезу, что в Оргорейне и на Архипелаге вулканическая активность длится только последние десять или двадцать тысяч лет и предсказывает конец ледникового периода или в крайнем случае смягчение его и межледниковый период. Вулканы выбрасывают в атмосферу углекислый газ, который согревает землю, так как не позволяет излучаться в пространство тепловой энергии, отражающейся от земли, и в то же время прямая солнечная энергия доходит до земли без потерь. Средняя температура, считает он, в конце концов поднимется примерно на тридцать градусов, пока не достигнет 72 градусов. Могу только порадоваться, что при этом меня не будет. Ай говорит, что подобные теории выдвигались и учеными на Земле, чтобы объяснить прекращение последнего ледникового периода. Все эти теории бесплодны, и доказать или опровергнуть их невозможно, потому что никто не знает, почему льды приходят и почему они уходят. Лицо Невежества остается без изменений.