Марина Дяченко - Мигрант, или Brevi Finietur

«…уровень организации — полипептидная цепь, — прочитал Крокодил. — В первичной структуре все связи являются ковалентными. Следующий, более высокий… на водородной основе…»

Он постарался вспомнить, что означают термины, и понял только, что они знакомы ему. Имеют земные аналоги. Возможно, их учат в школе.

Тимор-Алк щелчком свернул оба графика, покосился на Крокодила, уронил под ноги бересту:

— Чего от тебя на этот раз хотят?

— Я бы на твоем месте подслушивал.

— Ага, там акустический фильтр стоит, — сообщил Тимор-Алк со сдержанной яростью. — Со времен моего младенчества, когда мне не нужно было знать некоторых вещей… Ничего: зато для бабушки я младенец навеки.

Даже в полумраке этого вечера была заметна темно-зеленая тень на щеках Тимор-Алка — призрак новой бороды.

— Бабушка тебя любит, — сказал Крокодил и внутренне перекосился от внезапной пошлости этой фразы.

— Ага, — безразлично повторил Тимор-Алк. Ночь в этом лесу была гораздо темнее ночей на острове. Огоньки светились только в корнях, тускло, как из-под земли. Ночные насекомые прятались, и только редкие скрипы и шорохи выдавали их ночным птицам; впрочем, птицы наверняка видели в темноте.

— Лес тысячи сов, — сказал Тимор-Алк. — Так это называется.

Крокодил опустился рядом. Они сидели, глядя в лес, на бесшумные тени, на дрожащие огоньки; Крокодил понял, что очень давно не имел возможности просто сидеть и думать.

Постоянно что-то мешало: воспоминания о доме. Разочарование. Вечные ребусы, решить которые он не мог из-за элементарного недостатка информации. И вот теперь выдалась свободная минутка, он смотрит в ночной лес и почему-то все больше тревожится; есть в происходящем некая царапающая деталь. Что-то не так. Что-то неправильно.

— Тимор, а эти… совы ведь едят жуков?

— Ну да.

— И они всегда их ели?

— Ну… да.

— Значит, они хищники? А я читал в ваших исторических обзорах, что на Раа не было хищников — они не соответствуют идее, заложенной в основу…

— Ну да, — глаза Тимор-Алка чуть заметно светились в темноте. — Ты должен был читать о Втором рождении Раа. И что было перед этим.

— Трагедия, — сказал Крокодил. — Прямо-таки конец света, деградация, смерть… Почему?

— Об этом до сих пор спорят. Официальное объяснение — непримиримое противоречие материи и заложенной в основу идеи.

— Материя первична.

— Сейчас да. А там… Скорее всего, люди просто начали есть мясо.

— А раньше не ели?

— Ты же видел: в лесу полно еды. Грибы, трава, плоды — все можно жрать. Бабушка, например, и сейчас не ест мяса, хотя оно теперь сплошь синтезированное.

— А на острове мы охотились, — вспомнил Крокодил.

— Да, потому что Проба.

— И ловили рыбу.

— Я не ловил.

— Послушай, — Крокодил поежился от ночного ветерка, — значит, в основе Раа была идея… не есть мяса?

— Не убивать, — Тимор-Алк вздохнул. — Не быть убитым. Не бояться. Ты не был еще в музее на Серой Скале?

— Нет.

— Там остатки лагеря наших предков — самых первых, до Второго Рождения. Они жили… как деревья. Гуляли в лесу, рисовали на стенах свои тени и… все.

— Рисовали свои тени?

— Древнейший вид искусства: становишься спиной к костру и обводишь углем свою тень на стене пещеры.

— На Земле все было по-другому, — пробормотал Крокодил. — Слушай, а это точно? В смысле науке истории у вас можно доверять? Слишком уж похоже на легенду, знаешь, на сказку, предание…

— Поезжай на Серую Скалу. Посмотри.

— Ладно, — Крокодил зябко потер ладони. — Славно. Они жили, как деревья, ничего не боясь, рисуя свои тени. Долго?

— До ста лет. Потом засыпали. Понятия о смерти не было: только вечный сон.

— Э-э-э… Я о другом. Как долго продолжался этот счастливый… период?

— Много веков.

— Ух ты… А потом им захотелось разнообразить меню. И весь этот счастливый устойчивый мир, просуществовавший много веков, в одночасье навернулся.

— Если прибор, рассчитанный на работу в лаборатории, бросить в соленый кипяток — он тоже навернется, — Тимор-Алк пожал плечами. — Даже если перед тем работал долго и без сбоев.

— Но кто его бросил в соленый кипяток? В смысле почему люди ни с того ни с сего нарушили…

Крокодил замолчал. Нахмурился. Тряхнул головой:

— Слушай, а у них не было… ну… священного текста с запретами? Где черным по белому говорилось бы, что мясо есть нельзя ни при каких обстоятельствах?

— У них и письменности не было.

— Может, устные предания?

— У них не было никаких запретов, — немного раздраженно отозвался Тимор-Алк. — У деревьев, что ли, есть запреты или у ручьев?..

— Тогда что произошло? Почему не ели мяса, прекрасно жили — и вдруг?

— Никто не знает, — нехотя отозвался Тимор-Алк. — Скорее всего… Материя получила некоторую самостоятельность, биологические законы вышли вперед нравственных… на полшажочка… И произошла мутация. Кому-то одному стало плохо на растительной пище, и он, может даже случайно, убил животное и съел. И все… перед Вторым Рождением они жрали друг друга, наши предки. И тому есть доказательства.

Крокодил окончательно замерз.

Он сидел на пороге леса Тысячи Сов, ежась и постукивая зубами. Из темноты на него смотрели сотни крохотных, мерцающих, бледных и ярких глаз.

— Идея, лежащая в основе Раа, не допускала, чтобы живые существа друг друга пожирали, — тихо сказал Тимор-Алк. — Система разладилась, начались колебания, сегодня идея первична, завтра материя…

— И решили дело стабилизаторы.

— Ага.

— Которые подарило Раа Вселенское Бюро миграции.

— Не подарило. Предоставило в безвозмездное пользование взамен на участие в программе миграции.

— То есть стабилизаторы работают, пока вы принимаете мигрантов?

— Ну… да.

Крокодил скрючился, обхватив себя руками за плечи:

— Мне стоит съездить на эту самую Серую Скалу?

— Съезди. Там интересно.

Тимор-Алк встал и подобрал упавшую бересту:

— Скажи ей — я все равно пойду в этот проект. Позволит она или нет.

— На острове мне казалось, что ты его ненавидишь, — пробормотал Крокодил. — Аиру…

— Я просто не хочу о нем говорить! Огромная ночная птица скользнула мимо лица, чуть не задев крылом.

— Если бы он был моим отцом, — сказал Тимор-Алк с тоской, — все было бы по-другому. Вообще все.

И мальчишка ушел в дом, предоставив Крокодилу в одиночестве сидеть на пороге черного леса.

Впереди мерцал огонек. Снег летел, струился водой, ежесекундно меняя рисунок на белом склоне. Не видно лыжни, уже не видно леса, только серая мгла вокруг и огонек впереди.