Сергей Лукьяненко - Дверь во тьму (сборник)

В глубине души я чувствовал, что мог бы убить его и сам. Взять меч Лэна, ударить в тот миг, когда Керт пытался забраться обратно. Но хорошо, что этого делать не пришлось. Потому что я не должен был его убивать своей рукой… не хотел бы.

Здорово он все-таки рисовал.

Я отошел от стены, вернулся к Лэну, сел рядом и стал неумело щупать пульс. Стоило глянуть один раз на его рану, чтобы бросить это занятие.

Но я все равно искал удары сердца, которое уже не билось.

7. Я теряю друга

Я так и сидел возле обвалившейся стены, держа на коленях ножны Настоящего меча и глядя на неподвижного Лэна, когда ко мне подбежал Солнечный котенок.

— Я знал, что ты не ошибешься, — только и сказал он.

— Ты все знаешь наперед, — без всякой злобы ответил я.

— Нет, Данька! Я не думал, что… что Лэн.

Он подошел к Лэну, потрогал ему лицо лапкой. Потом потерся мордочкой о щеку. И где-то в пустоте, которая была внутри меня, вспыхнула маленькая теплая звездочка.

— Котенок, ты же теперь сильнее! Ты вырос! Ты почти Настоящий волшебник, оживи его!

— Мне мешает «почти», — пробормотал Котенок и подошел ко мне. Минуту мы смотрели друг на друга, потом я сказал:

— Все нормально, да? Последняя Потаенная дверь на Землю разрушена, Солнца здесь по-прежнему нет, мой друг погиб. Все хорошо.

С гор доносились порывы холодного ветра, словно обрадовавшегося случаю побывать внутри неприступной прежде башни. У ветра был запах гари, сладкой гари сгорающих людей.

«Мы жили, — вспомнил я слова Шоки. — Мы привыкли к равновесию, а ты хочешь его разрушить».

— Равновесие Тьмы должно быть разрушено, — хмуро сказал Котенок. И я понял, что теперь он может читать мои мысли.

— По-твоему, Тьма ушла? — спросил я и бережно положил ножны Настоящего меча на пол. Мне они больше не понадобятся… никогда. Потом я встал, подошел к Лэну, сел рядом и стал аккуратно разгибать жесткие, холодные пальцы, сжатые в кулак. Так, чтобы мертвый Лэн не дрался и после смерти.

— Что ты делаешь? — поинтересовался Котенок.

— Прощаюсь, — отрезал я и закрыл глаза. Расплакаться мне только не хватало.

— Данька, но мы победили! Не переживай так, Лэна не вернешь…

— Победили? А где солнце?

— Солнцем буду я.

— Что? — Я захохотал, не открывая глаз. — Ты? Карманным солнышком?

— Нет, довольно большим, — без тени иронии сказал Котенок. — Данька, здесь, в подвале, сотни тонн Солнечного камня. Я выпью его свет, я стану огромным, как эта башня, и буду светиться очень ярко.

Я еще ничего не мог понять.

— И надолго тебе хватит этого света?

— Ненадолго, на пару суток. Но ты же помнишь, любовь — это тоже Настоящий свет. В этом мире миллионы Крылатых, у которых теперь не осталось ничего — только вера, что солнце вернется в их мир. Они будут любить меня, и этой любви… этого света мне хватит, чтобы светить им.

— А если разлюбят? Если забудут, что такое Тьма… и что такое Свет?

— Тогда я умру, — просто сказал Котенок. — Честное слово, мне этого не хочется.

— Лэну тоже не хотелось.

Котенок замолчал.

— И что, ты теперь полетишь на место их старого Солнца? — спросил я.

— Нет, что ты, Данька. Я для этого буду слишком маленький. Я стану летать вокруг этого мира. Стану неправильным солнцем… но это хоть что-то.

— Ты молодец, — сказал я. — Ты хорошо все придумал. Иди, питайся.

Где-то над нами прошелестели крылья. Я даже не поднял голову, чтобы посмотреть, Крылатый это или Летящий. Разницы, в общем-то, нет.

— Чего ты хочешь больше всего, Данька? — неожиданно спросил Котенок.

— Домой.

— Я смогу тебе помочь.

— Да? — Я посмотрел на Котенка. — И как же?

— Когда я стану солнцем, я ничего не забуду, Данька. Но мне будет уже не до того, чтобы помочь тебе. Это будет казаться мне слишком мелким, маленьким. Извини.

— Да ладно уж. — Я невольно усмехнулся. И вспомнил, как Котенок лежал у меня в руках, умирая от голода. Каким он был маленьким, несчастным. И как я плакал, не зная, как его спасти.

— У меня будет только один миг, — серьезно сказал Котенок. Если он и прочитал мои мысли, то никак этого не выдал. — Миг, когда я уже буду Настоящим волшебником, но еще не забуду нашу дружбу. И смогу исполнить любое твое желание.

— Можно, я скажу его? — тихо-тихо попросил я.

— Дань, это не поможет. Я исполню Настоящее желание. Не то, чего ты попросишь, а то, чего ты ХОЧЕШЬ.

Я вновь посмотрел на Лэна. Тьма стерлась с его лица. Оно было прежним — бледным, спокойным, Добрым. Лэн бы меня простил. Толька я — не он.

— А чего я хочу, Котенок?

— Многого, — поколебавшись, сказал Котенок. — Чтобы Лэн ожил, чтобы Настоящий меч вновь был с тобой, чтобы я не уходил, чтобы солнце появилось. Но домой, кажется, ты хочешь сильнее всего.

— Тогда иди, — сказал я. И Котенок. Словно ждал этих слов, побежал вниз по винтовой лестнице. Минуту я слышал топот его лапок, потом он стих.

Вот и все. Я погладил Лэна по холодной руке. Я больше не боюсь друзей, даже мертвых. Друзья или предают, или умирают, но в любом случае они перестают быть друзьями. Лэн, например, умер. Котенок — наоборот.

Я подошел к проломленной стене, посмотрел вниз. Полкилометра, не меньше. Можно взять Лэна на руки, спланировать вниз и там дожидаться, пока башня рухнет и из-под нее взлетит в небо бывший Котенок. Потом я окажусь дома… а здесь Крылатые будут славить солнышко, с почестями похоронят Лэна, а про меня сочинят красивую легенду. Что я погиб в бою… или, наоборот, предал Свет, решил стать Летящим, был убит Лэном, но и его убил…

Нет, не буду я удирать из башни. И Лэн пусть останется здесь. Когда башня рухнет, она станет ему памятник.

Я долго стоял у пролома, глядя то вниз, то на горы, где временами полыхал Черный огонь. Крылатым трудно… но ничего. Сейчас в небе появится солнце, и Летящие в панике разлетятся. Или окаменеют в полете и осыплются на горы черным песком.

Потом башня зашаталась, и я понял, что Солнечный котенок начал превращаться в Солнце. И еще вдруг понял, что не окажусь внезапно посреди своей комнаты. Просто в стене появится Потаенная дверь.

И мне стало легко. Потому что с Настоящим волшебником, который знает твои тайные желания, не поспоришь, и обмануть его не получится. Зато от его подарка можно отказаться. Если хватит смелости.

А я не боюсь.

Со стен падали камни; факелы, горящие черным светом, тухли один за другим, словно откуда-то подул невидимый и неощутимый для меня ураган. Башня дрожала, по мраморному полу разбегались косые трещины. С долгим гулом рухнула вниз винтовая лестница, и я слышал, как у земли грохочет обвал, в то время как верхние пролеты еще падают сквозь башню.