Кальде Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

— Сплошные ухабы, — согласилась Синель.

— А моя — нет, и я решил, что ни к чему не пригоден. Если бы некий бог сообщил мне, — Наковальня замолчал, сунул игломет Гагарки обратно за пояс и внимательно оглядел покрытые струпьями ладони, — что я буду вынужден работать матросом на рыбацком суденышке, вычерпывать воду, ставить паруса, брать рифы и все такое, и делать это во время шторма, самого жестокого из тех, которые видел Виток, я бы назвал это совершенно невозможным и откровенно заявил бы, что умру через час. Я бы сообщил этому поддельному божеству, что я — интеллектуал и сейчас только выдаю себя за набожного человека, потому что моя ранняя набожность давно уступила место глубокому скептицизму. Если бы он предположил, что я могу, тем не менее, стать человеком действия, я бы объявил, что это ниже меня, и считал бы себя абсолютно правым.

— Ну, кабы не твой игломет и этот амбал-хэм, — сказал Тур, — мы бы посмотрели.

Наковальня утвердительно кивнул, его серьезное круглое лицо и выпирающие зубы делали его чем-то похожим на решительного бурундука.

— Совершенно верно. Поэтому я сам убью тебя, сын мой, или прикажу Кремню, если окажется, что я рискую потерпеть поражение.

— Плох муж! — И осталось непонятно, кого имеет в виду Орев — Наковальню или Тура.

— Неужели ты действительно имеешь это в виду, патера? — спросила Синель.

— О, конечно, дочь моя. Скажи им, капрал. Я имел в виду именно то, что сказал?

— Конечно, патера. Секи, Синель: патера — био, как и ты, а убить био, вроде тебя или его, — раз плюнуть. У тебя нет никаких шансов, и тем более у него. Есть пленный, который готов рвануть каждую минуту, и, если не избавиться от него каким-нибудь образом, так и будет. Если бы я принимал решение, я бы шлепнул его прямо сейчас, и тогда с патерой ничего не произойдет.

— Он нам нужен. Он должен показать вход в яму и дверь, которая ведет в подвал Хузгадо.

— Но ведь мы не собираемся туда входить, а? И если я сумею точно узнать, где мы, я найду вход в Хузгадо. Почему бы не успокоить его, раз и навсегда? — Карабин Кремня, как бы случайно, повернулся к Туру, палец лег на спусковой крючок.

— Счастлив сказать, что в яму мы не пойдем, — сказал им Наковальня. — Да, Гагарка хотел идти туда, но я никогда не видел для этого ни одной хорошей причины. К сожалению, и в Хузгадо мы тоже не можем идти, хотя Сжигающая Сцилла направила нас именно туда. Возможно, я здесь единственный, кто помнит ее инструкции. Но, уверяю тебя, это так.

— Лады, — устало сказала Синель. — Я тебе верю.

— Так и должно быть, дочь моя, ибо Сцилла говорила твоим ртом. И это навело меня на новую мысль. Она сделала Гагарку, Плотву и меня ее пророками, оговорив, что я должен буду стать Пролокьютором, заменив Его Святейшество. Плотва покинул этот виток, так ужасно зараженный злом, и ушел в более счастливую жизнь в Главном компьютере. Сжигающая Сцилла может вернуть его, возможно, если решит это сделать. Я не могу. Если мы прекратим поиски Гагарки, или, по меньшей мере, отложим — и, признаюсь, многое призывает меня так и сделать, — из тройки Сциллы останусь только я.

Раньше, терзаемый многочисленными помехами, я стремился объяснить свою позицию. Но поскольку вам всем не хватает терпения и мое объяснение никто не услышал, я потрачу на него несколько секунд. Внимание, вы оба.

Наковальня заговорил более твердым голосом:

— Я разбудил в себе авгура и мужчину, обоих. Слугу Человечества, если хотите. Слугу богов, в особенности. Вас здесь трое. Один меня любит, двое — ненавидят. Я об этом знаю.

— Я вовсе не ненавижу тебя, — запротестовала Синель. — Ты дал мне поносить твою сутану, когда я замерзла. И Гагарка не ненавидит тебя. Ты только так думаешь.

— Спасибо, дочь моя. От своих братьев-авгуров, работающих в мантейонах, я узнал, что предлагаемая пропорция — два к одному — самая частая, хотя наша паства значительно меньше. Очень хорошо, мой добрый народ, я это принимаю. Тем не менее, я сделаю все, что в моих силах для всех и каждого, рассчитывая на вознаграждение с востока.

— Поняла? — Кремень толкнул локтем Синель. — Что я тебе говорил? Величайший человек в Витке.

Орев склонил голову и посмотрел на Наковальню:

— Где Гаг?

— Нигде, я боюсь, — полушутя-полусерьезно сказал ему Наковальня. — Его не найти в том сияющем городе, который мы называем Рассудком. Он кого-то окликнул. Я видел, как он это сделал, хотя никого не было видно. Поздоровавшись с этим невидимкой, он умчался прочь. Ты видела, что наш добрый капрал последовал за ним, но потерял его в темноте.

— Секи, Синель, эти зеленые огоньки работают не так, как думают люди, — сказал Кремень. — Био считают, что они ползают все время туда-сюда и даже не заботятся о том, где находятся; на самом деле это не так. Если один туннель яркий, а другой — темный, они направятся в темный, сечешь? Очень медленно, но поползут. Поэтому они распространяются.

— Тур тоже говорил что-то в этом роде, — кивнула Синель.

— В маленьком месте они со временем разбредутся повсюду и перестанут двигаться, ну разве что отползут от окна днем; зато в большом, вроде этого, они никогда не остановятся. Только они шибко низко не спускаются, иначе на них наступят и им кранты.

— Многие из этих туннелей спускаются вниз, как и тот, по которому убежал Гагарка, — возразила она, — но я видела в них огоньки.

— Зависит от того, насколько в них темно и какой крутой спуск. Если там слишком круто, они в него не пойдут.

— Да, довольно крутой спуск, — уступила Синель, — и мы шли достаточно долго, но потом мы пошли этим, который поднимается, помнишь? Он не идет вверх так резко, как спускался тот, темный, и здесь есть огоньки, но мы поднимаемся уже очень долго.

— Мне кажется, дочь моя…

— Вот я и спрашиваю себя, а пошел ли Гагарка вверх, как и мы? Он же, вроде как, в отключке.

— Он ненормальный, — решительно подтвердил Наковальня. — Я надеюсь, что только временно, но, временно или нет, он не в состоянии мыслить логически.

— Ага, и вот почему мы выбрали туннель, который ведет вверх и о котором я говорила, патера. Мы-то