Сергей Кузнецов - Полигон

…Желтый прямоугольник света упал на пол большого и абсолютно темного помещения. В этом прямоугольнике стояли три наши не пропорциональные тени.

Мы вышли из лифта. Двери закрылись.

— Что дальше? — шепотом спросил Крестовик.

— Вперед, — так же шепотом сказал я.

Взять с собой фонари мы не догадались, поэтому идти пришлось в полной темноте. Противоположной стены достигли быстро и стали шарить по ней в поисках дверей. Нашли — но дверь была заперта. Крестовик вдруг шумно выдохнул, забарабанил в дверь и визгливо закричал:

— Открывайте, твари!

Я взял его за плечо и оттащил.

— Ты чего?!

— Ничего, — буркнул он. — Темноты боюсь…

Он поднял автомат и дал очередь по двери.

В просторном и на этот раз хорошо освещенном помещении находилось порядка двадцати человек. Половина из них, дети в возрасте от пяти до пятнадцати лет, сбились в испуганную кучу посредине, окруженные дюжими молодцами. Некоторые из молодцов были вооружены пистолетами, направленными на детей.

В дальнем углу — съемочная и осветительная аппаратура. Из «декораций» — только огромный низкий диван позади детей.

Стало быть, здесь снимается педофильское порно… От ярости у меня потемнело в глазах.

Все — и дети (на ком-то было только нижнее белье), и взрослые — смотрели на нас: кто со страхом, кто с настороженностью, кто с любопытством.

Высокий, неряшливо одетый мужичонка с маленькими глазками дебила, клочковатой бородкой и длинными немытыми пегими волосами неторопливо вышел из-за спин бойцов, остановился в отдалении и оглядел нас троих, одного за другим.

— Между прочим, не советую делать резких движений, — сказал он мне, безошибочно угадав мое состояние. — Если что, погибнут самые маленькие… — Потом обратился к Вязальщице: — Из вас троих я не убил бы только тебя. Ты можешь пригодиться в следующем проекте. Там есть эпизод, как два пятилетних ребенка насилуют половозрелую девицу. Такое ощущение, что я писал сценарий, представляя именно тебя… Хочешь стать звездой?

— Конэчно, хачу, — уморительно, с кавказским акцентом, сказала Вязальщица и выстрелила из «узи» от бедра. Безмерно удивленный, с открытым ртом и дырой во лбу, извращенец повалился на спину.

Дети закричали, завизжали, стали падать на пол. Мы с Крестовиком открыли огонь по охранникам, выбирая в первую очередь вооруженных. Помещение наполнилось грохотом; дети кричали, закрывали уши руками. Но, кажется, никто из них не пострадал.

Много времени лам не понадобилось. Крестовик ходил между телами здоровяков и безжалостно добивал раненых. После каждого выстрела дети начинали кричать, и я сказал ему:

— Хватит!

Митьку я пока не видел.

Вязальщица выбрала в толпе лежащих детей самого старшего — мальчика лет пятнадцати — подняла его на ноги и строго сказала:

— Всем одеться. Мы уходим. Проследи. Только поторопитесь.

Постоянно оглядываясь на нас, парень начал поднимать с пола и тихо, но настойчиво уговаривать детей. Они неохотно, далеко обходя убитых взрослых, разбрелись по помещению в поисках одежды. На нас смотрели с ужасом и ощущением того, что одна банда отбила их у другой, преследуя еще более страшные цели. Объяснять им что-либо сейчас было бессмысленно.

Все дети были измождены и худы; на руках и ногах многих я видел синяки и ссадины. Пока Крестовик обшаривал трупы, а Вязальщица ушла к стене и села там, безучастно глядя в одну точку, я бродил между детьми и заглядывал каждому в лицо. Митьки среди них не было.

— Кого вы ищете? — спросил пятнадцатилетний мальчик.

— У вас был ребенок… Митя. Примерно двенадцать лет. — Я постарался описать его, как помнил.

Парень кивнул.

— Знаю, о ком вы говорите. Степан, — кивок в сторону убитого извращенца, — продал его сатанистам.

Так, сказал я себе. Только спокойно…

— Когда?

— Сегодня утром. Степан жалел, что не сможет использовать Митьку в вечерней съемке, но сатанисты предложили хорошую цену. Кажется, ночью у них ритуал.

— Где находится их секта, ты, случайно, не знаешь?

— Слышал, что в «Гагарах».

Понятно. «Гагары» — ДК имени Гагарина, в начале Проспекта Энергетиков. Все правильно.

— Помоги маленьким, — сказал я. — Уходим через пять минут.

Я изложил ситуацию Вязальщице и Крестовику.

— Кто-то должен увести детей из города.

— Я, — сказал Крестовик. — Пойдем лесом и полями вдоль шоссе. Выберемся подальше в область, а там посмотрим. Я сумею их защитить.

Несмотря на то, что выглядел он немногим старше пятнадцатилетнего, я ему поверил.

— Сколько времени? — спросил я Вязальщицу.

— У меня нет часов. А ты что, опаздываешь?

— Вполне возможно…

Очень хотелось курить, и это было странно, потому что я никогда не курил.

До города мы, попрощавшись с детьми и Крестовиком, добрались без потерь благодаря звериному чутью байкерши, которая раз десять заставляла меня шарахаться за деревья, заборы и дома. Город умирал. Повсюду валялись тела людей, преимущественно мужчин, некоторые еще сжимали в руках оружие, некоторые были живы. Было много трупов собак и огромных крыс. Гул вертолетов не смолкал, лишь иногда удалялся на расстояние, на котором его было еле слышно. Звук стрельбы и взрывов превратился в абсолютно обыденное явление, каким бывает шум машин за окном в нормальном мире.

Около получаса мы стояли, спрятавшись за полуразрушенным административным зданием напротив ДК, и наблюдали. В «Гагарах» не ощущалось движения, оно казалось вымершим.

— Надо идти, — сказал я. — Иначе действительно опоздаю.

Вязальщица схватила меня за руку.

— Послушай… Мы живы… благодаря тебе? Скажи, для меня это важно.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Маша, — ответила она очень по-детски.

— Так вот, Маша… Я не уверен. Наверное, это так, но не обольщайся.

— Не завидую Крестовику, — сказала она и первой рванула к ДК.

Красивому, построенному в конце восьмидесятых Дому культуры в этом мире изрядно досталось. Некоторых окон на первом этаже не было вовсе; стены покорежены, опалены; ступени парадного входа разрушены. У фасада здания на асфальте — несколько убитых мужчин, один без обеих ног, в луже крови. Зрелище отвратительное… Да и как можно привыкнуть к смерти?

В этом мире я начал понимать, почему многие солдаты и офицеры, воевавшие в «горячих точках» — Афганистане, Чечне и других, — возвращаясь домой, либо сходят с ума в разных формах, либо стремятся побыстрее завербоваться снова на войну. Они привыкают к подобным картинам… Но дело даже не в этом. Внутри этих людей происходят необратимые перемены. Система ценностей, отношение к своей жизни и жизням других, отношение к вере и богу, душа — все меняется. Они другие.