Роберт Сойер - Жить дальше

Мёртвые листья смешивались с мусором, нанесённым вечерним бризом на потрескавшийся асфальт. Они прошли мимо зданий с заколоченными окнами и сидящих вокруг канализационного люка алкашей, прежде чем добрались до её обшарпанного дома и спустились в квартиру в полуподвале. Когда они вошли и сняли плащи, Ленора занялась кофе, а Дон огляделся вокруг. На самом деле здесь было не так много вещей, принадлежащих Леноре лично; он знал, что потрёпанная мебель сдавалась вместе с квартирой. Её собственность, вероятно, поместилась бы в пару чемоданов. Он удивлённо покачал головой, вспоминая, когда его жизнь была так мобильна и не отягощена багажом.

— Вот, — сказала Ленора, протягивая ему дымящуюся чашку. — Поможет согреться.

— Спасибо.

Она устроилась на подлокотнике дивана.

— И я знаю ещё кое-что, чем можно тебя согреть, именинничек, — сказала она, и её глаза блеснули.

Но он покачал головой.

— Гмм… может, лучше в скрэббл сыграем?

— Серьёзно? — спросила Ленора.

Он кивнул.

Она посмотрела на него, как на существо с другой планеты. Но потом улыбнулась и пожала плечами.

— Конечно, если хочешь.

Они улеглись на вытертый ковёр, она положила между ними датакомм и запустила на нём голографическую доску для скрэббл. Ей выпало «Е», тогда как Дону «И», поэтому она начала первой.

Иногда во время игры в скрэббл игрок понимает, что у него есть некоторые из букв, нужных для выкладывания хорошего слова, и он сдвигает их в сторону в надежде, что недостающие ему достанутся в следующих ходах. Дон быстро получил «Х» и «Б», которые стоят соответственно три и пять очков. Он пропустил несколько возможностей сыграть ими, но в конце концов сумел собрать почти всё, что было нужно, хотя серьёзный игрок внутри него возмущался такому расточительному использованию «В». Он выложил свои фишки по обе стороны от буквы «О», которую Ленора поставила ранее:

НЕБОВ_РХ

— Джокер[61] означает «Е», — сказал Дон, в ответ на её непонимающее лицо. — Небоверх.

Она сморщила нос.

— Э-э… я не думаю, что оно есть в словаре.

Он кивнул.

— Я знаю. Я просто хотел, чтобы… ну, ты понимаешь, просто хотел… — Он замолчал и начал сначала. — До конца моей жизни, каждый раз, как я услышу это слово, я буду думать о тебе. — Он помолчал. — Не доктора «Реювенекс», и не процедуры роллбэка, а именно ты заставила меня снова почувствовать себя молодым, почувствовать, что я живу.

Она улыбнулась своей лучистой улыбкой.

— Я правда тебя люблю, — сказала она. — Всем сердцем.

Он ответил, вложив в слова всю глубину своих чувств.

— И я тоже тебя люблю, Ленора. — Он смотрел в её прекрасное лицо, с веснушками, зелёными глазами, рыжими волосами, словно выжигая их в памяти. — И, — добавил он, чувствуя, что это абсолютная правда, — всегда буду любить.

Она снова улыбнулась.

— Но, — продолжил он, — я… мне так жаль, любимая, но… — Он сглотнул и заставил себя встретиться с ней взглядом. — Но сегодня мы с тобой видимся в последний раз.

Глаза Леноры широко распахнулись.

— Что?

— Прости.

— Но почему?

Дон упёрся взглядом в потёртый ковёр.

— Я настолько взрослый, насколько вообще возможно для человеческого существа, и пришло время повести себя по-взрослому.

— Но Дон…

— У меня есть обязательства перед Сарой. Я нужен ей.

Леннора начала тихо плакать.

— Мне ты нужен тоже.

— Я знаю, — сказал Дон едва слышно. — Но я должен это сделать.

Её голос надломился.

— О Дон, пожалуйста, нет…

— Я не могу дать тебе всё, что тебе необходимо, всё, чего ты заслуживаешь. У меня… прежние обязательства имеют преимущество.

— Но нам было так хорошо вместе…

— Да, было. Я это знаю — и потому мне так трудно это делать. Хотел бы я, чтобы был другой способ. Но другого нет. — Он проглотил подступивший к горлу комок. — Звёзды сложились против нас.

Дон медленно и печально шакал к станции метро, натыкаясь на прохожих, включая одного робота, на тротуаре Блур-стрит. Его оббибикали, когда он попытался её перейти, не дождавшись зелёного света.

Ему не хотелось делать пересадку — что было необходимо, если бы он выбрал кратчайший маршрут — и поэтому он решил сесть на поезд, идущий на юг. Он сначала спустится по одной стороне большого U, а потом проедет почти всю длину второй стороны.

Он ждал прибытия поезда. Когда поезд пришёл, возникла мешанина пассажиров, пытающихся войти в то время, как другие всё ещё выходили. Дон вспомнил, как это было во времена его молодости: те, кто хотел войти, стояли по бокам от двери вагона и терпеливо ждали, пока выйдут все, кто собирался выходить. Где-то по пути к сегодняшнему дню эта малая толика цивилизованности — наряду с другими мелочами, благодаря которым Торонто когда-то заслуженно носил прозвище «Город Добрый» — потерялась вопреки призывам громкоговорителя проявлять взаимное уважение.

Народу было много, но ему удалось найти свободного место. Он уселся, ни на секунду не задумавшись. Он привык, что ему уступают место; какие-то крохи вежливости, надо полагать, ещё уцелели. Но тут ему пришло в голову, что хотя ему и правда с сегодняшнего дня восемьдесят восемь, в поезде были люди, которые выглядели на столько лет, и которым на самом деле необходимо было присесть. Он вскочил и жестом предложил одетой в сари пожилой женщине занять его место, за что бы награждён очень благодарной улыбкой.

Так получилось, что он сел в первый вагон. На Юнион вышло очень много народу, так что Дон пробрался к переднему окну, рядом с кабиной машиниста с роботом внутри. Некоторые участки туннелей были цилиндрическими и освещались светящимися кольцами, установленными через равные интервалы. Эффект напоминал ему старый телесериал «Туннель времени», сериал, который он любил не меньше «Робинзонов космоса» за его стильное оформление, в то же время морщась от тупизны его сценариев.

В конце концов, нельзя вернуться в прошлое.

Сделанного не воротишь.

Прошлое не изменить.

Ты можешь лишь изо всех сил стараться встретить будущее с высоко поднятой головой.

Поезд, грохоча, нёсся сквозь темноту, везя его домой.

Дон вошёл в прихожую и помедлил, глядя на плитку, на место, где однажды лежала упавшая Сара и дожидалась его возвращения. Он преодолел все шесть ступенек одним прыжком и ворвался в гостиную.

Сара стояла возле камина, глядя то ли на голографии внуков, то ли на свою награду из Аресибо; со спины невозможно было определить.