Михаил Ахманов - Зов из бездны

Он принялся объяснять, как выбирают деревья, как очищают их от коры и ветвей, как складывают для просушки, но слушал я вполуха, ибо открылось мне чарующее зрелище. Ущелье вывело наш караван к долине, заросшей кедрами от края и до края; мощные золотистые стволы поднимались по склонам, укутанным белесой дымкой, и не было им счета, не было числа. Запах в этом зеленом море стоял такой, что ноги мои ослабли, а в голове произошло кружение, как бывает в храме, когда вдыхаешь благовонный дым. И подумалось мне, что зря Эшмуназар пугал меня горами и туманами, так как не видел я места прекраснее, чем это, и не вдыхал ароматов чудеснее. Воистину то была обитель богов, где все соразмерно, и вид, и запах, и вкус, и звуки, тихий шелест ветвей и посвист ветра. Не иначе как взор Амона упал сюда, наполнив красотой долину!

Люди Мессулама принялись устраивать лагерь, кормить быков, складывать шалаши из ветвей, разжигать костры и варить похлебку. Иные же, с луками и копьями, обходили вокруг с громким криком и стучали по стволам, отпугивая хищников. В горах водились львы и волки, и потому стражи стояли всю ночь, жгли костры и присматривали за быками. Путь был долгим и тяжелым, я утомился и после трапезы залез в шалаш, закутался в плащ, подаренный в Танисе, и уснул. Ночью проснулся от холода, лег поближе к огню и вспомнил о родных краях, где холодов не бывает. Нет в Та-Кем лесов и гор, но есть Река, и пользы от нее намного больше: несет она землям плодородие, людям — богатство, а царям — могущество. Несла когда-то, ибо говорить теперь о могуществе и богатстве не приходится! Оскудели Верхние Земли и оскудели Нижние, и в каждой свой владыка, а фараон, благой бог, клонится уже к закату…

«Что же случится, когда он умрет?..» — подумал я. И понял вдруг, что наступит нелегкое время, что господин мой Херихор и князь Таниса не волы в упряжке, влекущие державный воз, а львы над трупом антилопы. Сцепятся, и чья возьмет? За Херихором — храмы, жрецы и старая знать, за Несубанебджедом — наемники, торговцы, пришлый люд, какого в Дельте тысячи… Сейчас их души, слова и деяния — на весах судьбы; лишь Амону ведомо, чья чаша перевесит. И если равен вес, где взять пушинку и на какую чашу бросить?..

Страшно стало мне от этих дум! Изгнал я их подальше, придвинулся к огню и задремал под перекличку часовых. Но перед тем как запечатал сон мои глаза, увидел я барку Амона в водах Хапи, новую священную ладью из кедров, что шелестели в этой земле, за краем света. И подумалось мне: вот пушинка, выбранная богом… С этой мыслью я уснул.

Разбудил меня гомон сотен голосов. Мессулам и два его помощника уже бродили среди деревьев, выбирали лучшие, ставили отметины, считали стволы. За ними двинулись ватаги лесорубов, тащившие веревки, шесты и топоры, погонщики тянули быков под ярмо, щелкали бичами, у костров и котлов тоже cуетились люди, бросая в кипящую воду зерно и овощи. Вскоре раздался мерный стук бронзовых топоров, и я увидел, как тут и там дрожат зеленые вершины. С грохотом упало первое дерево, затем второе, третье… Валили их те, кто посильнее, с секирами на длинных рукоятях, а более искусные снимали ветви и кору. Аромат смолы и хвои стал сильнее, к кострам потащили охапки ветвей, и с запахом варева смешался благовонный дым. Я хотел подойти ближе, взглянуть, как подрубают стволы и тянут их канатами, но надсмотрщик Магон, следивший за порядком в лагере, меня остановил, предупредив в немногих жестах и словах, что это опасно. Магон почти не изъяснялся на языке Та-Кем, но я его понял. Коварны и злобны демоны леса, и даже ловкий работник не всегда сообразит, куда обрушится дерево, на землю или ему на голову. Лес взимает дань с людей, и это, в лучшем случае, сломанные ребра, руки или ноги, а в худшем — жизнь.

Вняв этому предупреждению, я смотрел издалека. Вернулась первая сотня лесорубов, потных, разгоряченных, перемазанных в смоле. Люди точили топоры, садились к котлам, черпали похлебку, ели с жадностью. К ошкуренным бревнам погнали быков, пара в каждой упряжке. Стволы длиною в тридцать локтей полагалось перетащить на площадку, размеченную Мессуламом у дороги. Быки волочили их на канатах под щелканье бичей и крики погонщиков, оставляя в земле глубокие борозды. Над ними вились стайки птиц, что-то высматривали, клевали, перекликались, шелестели крыльями.

Вторая сотня пришла к котлам, первая вернулась в лес. У дороги уже лежали на подпорках двадцать три ствола. Облака разошлись, и я счел это добрым знаком: кажется, Амон хотел взглянуть, как рубят лес для его священной барки.

До самой темноты я слышал стук топоров, шум падающих деревьев и щелканье бичей. Вечером на площадке скопилась сотня бревен, а через три дня — четыре сотни, столько, сколько повелел срубить Закар-Баал. Мастера Та-Кем искусны в обработке дерева, но рубить лес с той ловкостью, как жители Джахи, они не сумели бы. Магон был прав: эта работа не только тяжелая, но и опасная. К счастью, на этот раз никто не погиб, и ни один работник — хвала Амону! — не получил ран и даже царапин. Я заметил, что лесорубы стали провожать меня поклонами и почтительными взглядами; они шептались, что бог Египта сохранил их в этот раз от гибели.

Утром пятого дня, когда стволы были разложены для просушки, мы покинули долину с деревьями аш и к ночи добрались до города. Люди шли усталые, но довольные — смерть миновала их, и вернулись они в том же числе, в каком уходили в горы. Редкий случай, сказал мне Мессулам.

Теперь мне оставалось только ждать. Ждать, вспоминать о родной земле и надеяться, что я ее увижу, когда позволит бог.

Случилось нечто, скрасившее ожидание. В один из вечеров, когда в доме уже погасли огни, расслышал я мягкий топот копыт на дороге. Сердце в моей груди внезапно дрогнуло, и направился я в сад, словно кто-то окликнул меня, но не голосом, а иначе — так, как зовут человека боги или женщина, о которой он мечтает. Я стоял со светильником в руке, всматривался в темноту и ловил тихие звуки: позвякивание колокольчиков, подвешенных к сбруе, шелест одежд, дыхание, шорох шагов. Смутная тень скользнула под деревьями, приблизилась ко мне, и я, еще не увидев лица и не коснувшись рук, узнал запах Тентнут. Она была в покрывале, наброшенном на голову и спадавшем до колен, и она улыбалась — я видел, как блестят ее глаза и зубы. Потом раздался ее голос:

– Не слишком поздно для гостей, Ун-Амун?

– Такие гости, как ты, всегда желанны, — ответил я. — Амон привел ли тебя сюда или другие добрые боги?

– Не будем об Амоне, — шепнула она, протянув ко мне руки. — Эта ночь не бога, а богинь, ночь Хатор и матери Исиды. Слышишь ли ты их зов?

– Слышу. — Ее пальцы трепетали в моей ладони. — Слышу с тех пор, как впервые увидел тебя, Тентнут.