Федор Чешко - Витязь Железный Бивень

Да, с парнем не раз бывало такое и в том, и в этом мирах; он только не предполагал, что подобное может произойти с Нурдом. Но вот — произошло. Ведь наверняка стоял у самого выхода, из последних сил не пуская себя наружу, и молился, упрашивал невесть кого (смутных или даже Бездонную — в такие мгновения разум не смеет препираться с надеждой): «Пусть придут затемно! Чего угодно не пожалею — хоть снова зрение забери, только сделай так, чтоб они возвратились затемно!» Может быть, моления и помогли. Нет, конечно, Смутные или, тем более, Мгла вряд ли услышали отчаянные Нурдовы просьбы. Зато их могла каким-нибудь ведовским образом услыхать Гуфа. Не потому ли она так внезапно засобиралась «в назад»? По дороге сквозь Мглу старая ведунья почти все время молчала. Леф раз-другой попробовал заговорить с нею, но Гуфа отвечала с такой видимой неохотой, что парень оставил ее в покое (ему, кстати, самому было о чем поразмыслить). Только уже миновав каменного Пожирателя Солнц, Гуфа внезапно сказала:

— Думаешь, я понадеюсь на своего братца? Если ты впрямь так думаешь, то зря, вовсе зря. Он, конечно, великий мудрец (еще бы ему не быть мудрецом при этаком-то родстве!), вот только норов у него вроде Лардиного — в любой миг может вожжа между ног угодить. Вот погоди, дай только окоротить серых. Если те сумели повторить гремучее зелье, так и мы с тобою осилим. А там... Нельзя нам по-прежнему, никак нельзя — оскотинеем, вымрем. И тем, которые за Мглой, тоже нельзя, как теперь.

Она так и сказала: «Мы с тобою». И еще она сказала «те, которые за Мглой», а не «те, твои». Только Леф побоялся спросить, почему Гуфа сказала именно так.

Нурд поднялся в очажный зал вместе с пришедшими. То есть сначала он вроде бы не собирался идти с ними, но когда Леф и ведунья уже миновали полдесятка ступеней, он вдруг окликнул снизу:

— Гуфа, ты непременно почуешь, если в Обитель заберется чужой?

Гуфа ответила: «Конечно!» — и Витязь в несколько прыжков очутился рядом. Выглядело все это так, будто он не сразу решил, оставаться или идти, но Леф слышал, как ведунья тихонько спросила:

— Что, отпустило?

— Да. — Витязь подавился сухим смешком. — Знаешь, я и не думал, будто это, которое трепыхается в груди, умеет так болеть.

Гуфа громко засопела, но не от злости, а от чего-то другого, отдавшегося странной дрожью в старухином голосе.

— Не думал! Ты, Нурд, не шути с этим. У родителя твоего тоже вот так однажды заболело, а он решил: ерунда, мол, перетерплю. Знаешь, чем кончилось? Ах, знаешь! Так чего ж ты свою боль от меня в потемках прячешь? Заскучал по родителю? Зря! Рано, рано тебе на Вечную Дорогу, ты покуда надобен здесь!

— Значит, коли не был бы надобен — отпустила бы? — хохотнул Нурд.

— А вот тебе! — Старуха щелкнула пальцами у него перед носом. — И нечего скалиться — губы вывихнешь.

Как Витязь ни торопил всех и каждого, особой быстроты не получилось. Сперва Гуфа затеяла возню с норовящим выдраться из ремней послушником: Нурд просил только угомонить его заклятием, но старухе непременно потребовалось вызнать у серого все, что могло бы оказаться важным. Конечно же, расспросы не принесли никакого проку: до всего, о чем знал послушник, воины додумались и без его помощи. Тем временем Леф в нескольких словах рассказал про случившиеся во Мгле встречи и передал разговоры. От рассказа Витязь отмахнулся (теперь, мол, не до этого), а вот подарку Фурста обрадовался так, словно именно взрывчатого шара ему не хватало для успеха задуманного. Очень скоро выяснилось, что именно так и обстояли дела.

Когда серый наконец захрапел, Нурд кликнул женщин и принялся быстро, но толково объяснять, что каждый должен успеть сделать до света. Вот тут-то и начались препирательства. Сперва Хон не пожелал оставаться с бабами. Ну, воин — он воин и есть: немного поспорил, поворчал для порядка, да и покорился неизбежному. А вот когда Раха с Мыцей сообразили, что им придется до поры обождать в Прорве, да еще и на коленях у какого-то каменного урода, — уж тут задержка получилась долгой и шумной. И про Хона им напоминали, который с ними пойдет для защиты; и наперебой клялись чем попало, будто Мгла только с виду страшна, а внутри тепло, светло и интересно, — без толку. Леф кричал, что урода бояться нечего, он каменный и безвредный; что до уродских коленей ни исчадия, ни бешеные достать не способны... Эти уговоры действовали, но почему-то вовсе не так, как надеялся парень. Слова вроде «бояться нечего» и «безвредная» женщины упорно пропускали мимо ушей, а вот при упоминаниях о бешеных да исчадиях начинали тихонько подвывать от ужаса. Даже Гуфа умудрилась сесть мимо земли: ее угроза наложить на расходившихся баб заклятия немоты и покорности привело лишь к тому, что Раху и Мыцу пришлось ловить.

В конце концов Витязь все-таки сумел добиться тишины. Гаркнув так, что чуть кровля не растрескалась, он неожиданно спокойно сказал присевшим от страха женщинам:

— Ладно, останетесь в Обители. Хон будет охранять вход, а вы... Здесь будете или к нему поближе — ваше дело. Только молчите! А то из-за вашей дури погибнем все.

А потом заартачилась Ларда — это когда услыхала, что ей придется идти вместе с Лефом. Впрочем, с девчонкой управились почти мгновенно. Торк молча сунул ей под нос кулак; Гуфа укоризненно протянула: «Ну эти две пусть, но ты-то вроде с понятием!» Умнее же всех снова повел себя Нурд. Ударив кулаком по стене, он крикнул раздраженно и зло:

— А я-то тешился: охотница, почти воин... Куда там — бабья дурь и сквозь воинское умение себя покажет!

Ларда вскочила, яростно пнула подвернувшийся под ноги горшок с варевом и бросилась прочь из зала — аж свистнуло за ней. Но через несколько мгновений, когда иссякли наконец разговоры и воины заторопились облачаться по-боевому, выяснилось, что девчонка поджидает их возле уводящих вниз ступеней. Была она уже в нагруднике из чешуи каменного стервятника и при оружии.

При оружии... Ларда нервно поигрывала послушническим метательным устройством; над ее левым плечом виднелись концы нескольких маленьких копий (значит, подвесила чехол с ними не к поясу, как серые, а за спиной — на манер того, как Торк и Хон учили Лефа подвешивать меч). Присмотревшись, парень сумел разглядеть на девчонкиной груди мешочек с пращными гирьками. Может быть, повинен в этом был дрянной свет коптящих лучин?

Потайной выход из Обители древние мастера обустроили таким же образом, как и вход в Гнездо Отважных. В узком подземном проходе можно было выпрямиться в полный рост, но два человека вряд ли сумели бы разминуться, даже проталкиваясь один мимо другого изо всех сил. И еще одно сходство: перед самым выходом нора круто изгибалась сперва влево, а потом вправо, причем это было единственное место, где ее стены были укреплены грубо обтесанными валунами. Так что при попытке ворваться снаружи враг неминуемо уперся бы в прочную каменную стену — как и в Гнезде Отважных, один хладнокровный воин мог бы отбиться здесь от целой своры неприятелей.