Рэй Бредбери - Золотые яблоки солнца (The Golden Apples of the Sun), 1953

Сторож опускается на колено и постукивает ребром одной ладони по другой, подчеркивая свои доводы.

– Слушайте. Как я только что сказал, вы явились сюда много лет назад, хлопнули в ладоши, и одним махом выросло триста городов! Потом вы добавили еще полтыщи стран и народов, самых разных верований и политических взглядов. И тут начались осложнения! Не то чтобы это можно было увидеть. Все, что происходило, происходило в пустоте и разносилось ветром. И, однако, осложнения были те же, к каким привык тот мир, за оградой, – ссоры, стычки, невидимые войны. Но в конце концов воцарился покой. Хотите знать почему?

– Если бы я не хотел, я не сидел бы здесь и не стучал зубами от холода.

"Где ты, ночная музыка?" – мысленно взывает старик и плавно взмахивает рукой, словно кто-то аккомпанирует его рассказу…

– Потому что вы объединили Бостон и Тринидад, – говорит он тихо, – сделали так, что Тринидад упирается в Лиссабон, а Лиссабон одной стороной прислонился к Александрии, сцепили вместе Александрию и Шанхай, сколотили гвоздиками и костылями Чаттанугу и Ошкош, Осло и Суитуотер, Суассон и Бейрут, Бомбей и Порт- Артур. Пуля поражает человека в Нью-Йорке, он качается, делает шаг-другой и падает в Афинах. В Чикаго политики берут взятки, а в Лондоне кого-то сажают в тюрьму… Все близко, все так близко одно от другого. Мы здесь живем настолько тесно, что мир просто необходим, иначе все полетит к чертям! Один пожар способен уничтожить всех нас, кто бы и почему бы его ни устроил. Поэтому здесь все люди, или ожившие воспоминания, или как вы их там еще назовете, утихомирились. Вот что это за край – прекрасный край, мирный край.

Старик смолкает, облизывает пересохшие губы, переводит дух.

– А вы, – говорит он, – хотите завтра его уничтожить.

Несколько секунд старик стоит сгорбившись, потом выпрямляется и глядит на города, на тысячи теней в городах. Огромный гипсовый собор колышется на ветру, колышется взад-вперед, взад-вперед, будто укачиваемый летним прибоем.

– Мда-а-а, – произносит наконец Дуглас, – что ж… а теперь… пойдем вниз?..

Смит кивает.

– Я все сказал, что было на душе.

Дуглас исчезает в люке, сторож слышит, как он спускается вниз по лестницам и темным переходам. Выждав, старик берется за лестницу, что-то бормочет и начинает долгий путь в царство теней.

Полицейские, рабочие, двое-трое служащих – все уезжают. Возле ворот остается лишь большая черная машина. На лугу, в ночных городах, разговаривают двое.

– Что вы собираетесь делать? – спрашивает Смит.

– Пожалуй, поеду опять на вечеринку, – говорит продюсер.

– Там будет весело?

– Да, – продюсер мнется, – конечно, весело! – Он глядит на правую руку сторожа. – Это что, тот самый молоток, которым вы работали? Вы думаете продолжать в том же духе? Не сдаетесь?

– А вы бы сдались, будь вы последним строителем, когда все вокруг стали разрушителями?

Дуглас и старик идут по улицам.

– Что ж, до свидания, может быть, мы еще увидимся, Смит.

– Нет, – отвечает Смит, – меня уже здесь не будет. Здесь ничего уже не будет. Слишком поздно вы сюда вернетесь.

Дуглас останавливается.

– Проклятие! Что же я, по-вашему, должен сделать?

– Чего уж проще – оставить все как есть. Оставить города в покое.

– Этого я не могу, черт возьми! Бизнес. Придется все сносить.

– Человек, который по-настоящему разбирается в бизнесе да еще обладает хоть каплей воображения, придумал бы выгодное применение этим макетам, – говорит Смит.

– Машина ждет! Как отсюда выбраться?

Продюсер обходит кучу обломков, потом шагает прямо по развалинам, отбрасывая ногой доски, опираясь на стояки и гипсовые фасады. Сверху сыплется пыль.

– Осторожно!

Продюсер спотыкается. Облака пыли, лавина кирпичей… Он качается, теряет равновесие, старик подхватывает его и тянет вперед.

– Прыгайте!

Они прыгают, за их спиной с грохотом рушится половина дома, превращается в горы досок и рваного картона. В воздух поднимается огромный пылевой цветок.

– Все в порядке?

– Ничего, спасибо. – Продюсер глядит на развалившееся строение; пыль оседает. – Кажется, вы меня спасли.

– Что вы. Большинство кирпичей из папье-маше. В худшем случае получили бы несколько ссадин и синяков.

– Все равно спасибо. А что это за строение рухнуло?

– Нормандская башня, ее здесь поставили в 1925 году. Не ходите туда, она еще не вся обвалилась.

– Я осторожно. – Продюсер медленно подходит к макету. – Господи, да я всю эту дрянную постройку одним пальцем могу сковырнуть. – Он упирается рукой, постройка накреняется, дрожит, скрипит. Продюсер стремительно отступает. – Ткни – и рухнет.

– И все-таки вы этого не сделаете, – говорит ночной сторож.

– Не сделаю? Подумаешь, одним французским домом больше или меньше, когда столько уже снесено.

Старик берет его за руку.

– Пойдемте, взглянем с той стороны.

Они обходят декорацию.

– Читайте вывеску, – говорит Смит.

Продюсер щелкает зажигалкой, поднимает ее, чтобы было видно, и читает:

– "Фёрст нейшнл бэнк, Меллин Таун".

Пауза.

– Иллинойс, – медленно заключает он.

Высокое строение освещено редким светом звезд и мягким светом луны.

– С одной стороны, – руки Дугласа изображают чаши весов, – французская башня. С другой, – он делает семь шагов влево, потом семь шагов вправо и все время смотрит, – Фёрст нейшнл бэнк. Банк. Башня. Башня. Банк. Черт побери.

– Вам все еще хочется свалить эту французскую башню, мистер Дуглас? – с улыбкой спрашивает Смит.

– Постойте, постойте, не спешите, – говорит Дуглас.

Он внезапно начинает видеть стоящие перед ним строения. Он медленно поворачивается, глаза смотрят вверх, вниз, влево, вправо, изучают, исследуют, примечают, снова изучают. Продюсер молча идет дальше. Двое людей проходят через города на лугу, ступают по траве, по диким цветам, идут к развалинам, по развалинам, сквозь развалины, пересекают нетронутые бульвары, селения, города.

Они все говорят и говорят, пока идут. Дуглас спрашивает, сторож отвечает, Дуглас снова спрашивает, и сторож отвечает.

– Что это?

– Буддийский храм.

– А с обратной стороны?

– Лачуга, в которой родился Линкольн.

– Здесь?

– Церковь святого Патрика в Нью-Йорке.

– А с другой стороны?

– Русская православная церковь в Ростове.

– А это что такое?

– Ворота замка на Рейне.

– А за воротами?

– Бар в Канзас-Сити.

– А там? А Там? А вон там? А это что? – спрашивает Дуглас. – Что это? А вон то? И то?

Они спешат, почти бегут, перекликаясь, из города в город, они и тут, и там, и повсюду, входят и выходят, карабкаются вверх, спускаются вниз, щупают, трогают, отворяют и затворяют двери.