Борис Акунин - Фантастика

Оба, наученные опытом, заткнули носы, а Сергей еще и прикрыл рот мокрой от пота рубашкой.

Но через секунду Роберт одумался.

– Пускай усыпляют, – сказал он. – Значит, еще не конец. Дыши носом, Рэмбо. Какой у нас выбор? Sleep tight[4].

На этом воспоминания, само собой, заканчивались. Дальше шли только сны – длинные, тягостные, монотонные, как и положено сновидениям химического происхождения. Тогда, в кузьминской квартире, то ли надышались меньше, то ли состав был несколько другой, но очнулись быстро. А сейчас вон все тело затекло, и на дворе уже утро, а пожалуй, что и день – вон как лениво светит солнце.

Что же все-таки снилось?

Какой-то голос всё время задавал вопросы. Другой, смутно знакомый, на них отвечал. Каждое слово гулко отдавалось в черепе. Разговор был нескончаемый, мучительный, а о чем – не вспомнить.

Роберт снова потер глаза, надеясь, что туман рассеется.

Нет, не рассеялся, но – поразительная вещь – ногти оказались коротко подстрижены. А были длинные и не очень чистые, это он хорошо помнил. Вот этот, на указательном, обломался, когда он в Чернопосадском лез на стену. А теперь в полном порядке.

Ну и сервис у них тут, сыронизировал Дарновский для храбрости, аж с маникюрчиком.

Тихонько скрипнула дверь. Вошел человек, но сквозь туман ни лица, ни одежды было не разглядеть – кто-то снизу и посередине темный, а верхушка белая. Надо полагать, седой.

– Ну вот мы и проснулись, – весело сказал странно знакомый голос, хотя Роберт был уверен, что слышит его впервые. – Капельница нам больше не нужна. Сейчас свежего кофейку, бодрящую микстурку и будем как новенькие.

Подошел к кровати, сел.

Сильно сощурившись, Роберт разглядел умное морщинистое лицо, аккуратно расчесанные седины.

– Где я? Вы кто?

– Вы находитесь в Санатории. Да-да, в том самом. А я полковник Васильев, Александр Александрович.

Старый! Вот это наверно кто. Тот самый, которого мысленно поминал самоубийца Леха.

Легкие шаги, мелодичное позвякивание, аромат кофе. В убогое поле зрения Дарновского вплыла стройная женщина в белом.

– Спасибо, Люсенька. Поставьте сюда. Капельницу, пожалуйста.

Быстрые пальцы поколдовали над Робертовым локтем – что-то потянули, что-то помазали, да еще, похоже, и припудрили.

– Что-нибудь еще, Александр Александрович?

– Одежда здесь? Ага. Тогда все. А вы, Роберт Лукич, выпейте вот это – поможет избавиться от остаточных явлений.

Дарновский охотно потянулся к стакану. Избавиться от остаточных явлений ужасно хотелось, особенно от чертова тумана. Посмотреть бы в глаза товарищу полковнику.

Он выпил отдающую ментолом микстуру до последней капли. Голова, действительно, прояснилась. Зрение – увы.

– Что у меня с глазами? – спросил Роберт. – Дайте мои очки.

– Очки в нагрудном кармане вашей куртки, куртка висит вон там, на стуле. Только окуляры вам не помогут. Вам закапали атропин – обследовали глазное дно. Зрение довольно приличное, беспокоиться совершенно не о чем. Небольшая близорукость. Если захотите, можно подкорректировать. У нас хорошие отношения с Центром микрохирургии глаза профессора Федорова, устроим без очереди.

Проклятье, как некстати, подумал было Дарновский, а потом вспомнил профессора Илью Петровича. Врет полковник про глазное дно. Просто гебешники знают про Дар. Вот и закапали атропина, чтоб в их мысли заглянуть не мог.

– Вы любите черный, крепкий, арабика, с тремя ложками сахара, – не спросил, а как бы припомнил Александр Александрович.

– Откуда вы знаете?

Возникла дикая мысль: они арестовали и допросили Инну, больше узнать такие подробности им было не от кого. Бред! Про что допросили, про кофе?

– Я про вас всё знаю.

– От кого?

– От вас, Роберт Лукич. Вы же сами мне все и рассказали во время наших бесед.

Дарновский заморгал.

– Разве мы с вами встречались? Что-то не припомню.

Васильев засмеялся, но не издевательски, а добродушно.

– Много-много раз. Вы просто запамятовали. Вам, должно быть, кажется, что вы проспали несколько часов, а на самом деле вы у нас гостите уже давненько.

Значит, это были не сны – про вопросы, про гулко отдающиеся в черепе ответы…

– Вы допрашивали меня, накачав какой-то дрянью, которая подавляет волю?

– Не только волю. Что не менее существенно, этот препарат стирает в подкорке все воспоминания о допросе, кроме самых рудиментарных. Я знаю про вас всё. Абсолютно всё. И то, что нас интересовало с профессиональной точки зрения, и то, что нам понадобилось просто для изучения вашей личности. Хотите расскажу, как звали вашу детсадовскую пассию? Мила Брусникина. А вашу матушку к почтенному Рафаилу Сигизмундовичу вы ревнуете совершенно напрасно. Ваши эротические кошмары на сей счет безосновательны. Три года назад Рафаила Сигизмундовича оперировали по поводу рака простаты, и теперь у них с Лидией Львовной отношения чисто платонические.

Здесь Роберт пожалел, что ему, как Дронову, не достался дар молниеносного движения. Взять бы сейчас этого лощеного мерзавца за лацканы, да приложить благородными сединами об стенку…

– На хрена вы меня разбудили, полковник? – процедил Роберт. – Копались бы в моих мозгах и дальше – занятие, достойное вашего учреждения.

– Ну уж от вас-то такой упрек слышать довольно странно, – снова рассмеялся Васильев.

В десятку, подумал Дарновский.

– А разбудили мы вас потому, что таково решение руководства. Первоначально мы собирались поместить вас на долгосрочное криопсихическое хранение…

– Что это такое?

– «Крио» – холод, «психо» – ну, сами знаете. Некоторые ваши… коллеги лежат у нас в боксах по нескольку лет. Только переворачиваем их, как бревна, да массаж от пролежней делаем. Но вас решено активизировать.

– Какие еще коллеги? Нет у меня никаких коллег! И почему это вы решили меня активизировать? – здесь Роберт скривился – очень уж ему не понравилось слово.

– Потому что вам предстоит принять некое решение, – ответил полковник на второй вопрос, пропустив мимо ушей первый.

Им от меня что-то нужно, понял Дарновский. Что именно, сейчас не столь важно. Главное, что у меня есть рычаг, а значит, можно переходить в атаку.

И задал вопрос про самое главное:

– Где Анна?

Александр Александрович удовлетворенно покивал:

– Я всё ждал, когда вы спросите. Ваш товарищ, например, поинтересовался судьбой роковой женщины, едва лишь открыл глаза. Ну, оно и понятно: склад личности у него не интровертно-рефлексирующий, как у вас, а эмоциоцентричный.

– Где Анна? – упрямо повторил Роберт.

– Марианна Игоревна тоже у нас, где ж ей быть. Вы не тревожьтесь, с ней все в полном порядке.