Игра в четыре руки - Борис Борисович Батыршин
Женька чем дальше, тем сильнее стал путаться в том, где он сам, а где его взрослое «я». Вот, к примеру: мелькнула какая-то непривычная мысль – как понять, принадлежит она ему самому или незаметно подсунута Вторым? А если и ему, в какой степени она возникла как следствие обращения к второй, взрослой памяти?
Память, да… Содержимое памяти Второго порой представлялось Женьке не слишком упорядоченным хранилищем то ли ящиков, то ли библиотечных шкафов. Одни гостеприимно раскрыты – залезай, смотри, что хочешь, все расставлено по полкам, снабжено ярлычками с краткими пояснениями. Другие – беспорядочная свалка книг и журналов, часть из которых без обложек, другие лишены половины страниц, и непонятно, как к ним подступиться. А есть и третьи – глухие черные ящики без дверок и ручек, в которые снаружи не проникает, кажется, ни единый квант света, и даже думать не хочется, что там, внутри…
Дядя Костя приезжает каждый вечер, и тогда Второй выбирается «из тины», отряхивается, и они садятся беседовать. Женьку при этом бесцеремонно задвигают в дальний угол сознания – Второй овладел каким-то особым приемом, позволяющим если не полностью скрыть от альтер эго содержание текущей беседы, то сделать его расплывчатым, неясным. Это как сон: пока спишь, все кажется понятным и простым, а стоит проснуться, и остаются какие-то разрозненные клочки, бессмысленные фрагменты, да и те рассасываются через считанные минуты.
Но эту беседу он скрыть не пытался.
Конечно, я не пятнадцатилетний пацан. Но как ни пытался соскочить с опасной, по моему мнению, темы, опыта шестидесятилетнего мужика оказалось недостаточно, чтобы противостоять такому волчаре.
Восьмидесятые. Афган, Горбачев, Чернобыль, перестройка. Фолкленды, ирано-иракская война, Польша, Прибалтика, крах СЭВ и Варшавского договора, падение Берлинской стены. Катастрофа Сумгаита, Карабах, «Буря в пустыне», ГКЧП, Ельцин, Беловежская пуща, распад СССР. Приватизация, Чубайс с Гайдаром, «святые девяностые», танки бьют прямой наводкой по зданию Верховного Совета, семибанкирщина, Чечня, Югославия, дефолт…
Дядя Костя говорит со мной так, словно уже поверил истории с пришельцами и переносом сознания, хотя о результатах проверки в архивах пока молчит. А может, эти наши беседы – тоже часть проверки? Так что рассказываю все, что могу вспомнить: «нулевые», Путин (да, он помнит этого курсанта Краснознаменного института КГБ, даже вел у них у них какой-то спецкурс). Что еще? Башни-близнецы, Интернет, «цветные» революции, «арабская весна», война 8-8-8, Крым, Донбасс, политкорректное и мультикультурное безумие, засилье мигрантов в Европе, ИГИЛ, Сирия… Да что там, он даже дату его собственной смерти в середине 90-х заставил вспомнить! Остановил маленький японский магнитофон, промотал назад, стер последние две минуты. Потом попросил повторить, несколько раз выписал дату на листке блокнота, вырвал и сжег в пепельнице.
– Ничего, времени хватит…
– Для чего? – спросил я, хотя ответ был очевиден.
Он коротко глянул, и я прикусил язык.
– Ладно, это сейчас не твоя забота.
– Забота? Какая?..
– Не прикидывайся идиотом. У тебя – свое задание, так?
– Ну, так. Правда, не очень ясно, в чем оно заключается.
– Вот и выясняй. А тем, что ты тут наговорил, найдется кому заняться, уж поверь…
Не выдерживаю и рассказываю о жанре попаданцев, о сценариях спасения СССР, которые во множестве обсуждаются на интернет-форумах.
Дядя Костя рассмеялся – весело, искренне, хлопая широкой крестьянской ладонью по подлокотнику кресла.
– Так ты, значит, такой попаданец и есть? Прелесть, прелесть! И что ж не побежал прямиком к Юрию Владимировичу, советовать, как Союз уберечь? Нет, ну что за наивные дурачки у вас там, в будущем! Их счастье, что остались у себя. Представляю такого умника, задумавшего поиграть в подметные письма с Конторой. А уж светлые идейки насчет Андропова, Машерова с Романовым и прочих наших деятелей…
И я поверил: да, найдется кому. Займутся.
В общем, он вытянул из меня всё. Вообще всё. Беседы продолжались несколько вечеров подряд, мы с альтер эго ложились в постель, только когда небо за окном становилось совсем светлым, и генерал, освежившись чашкой кофе, приготовленным Карменситой, прощался и спускался вниз, где ждала неизменная черная «Волга».
Нет, не получается из меня правильного попаданца. Одно слово – «комонс»…
Женька вынырнул из подсознания, как из проруби с ледяной водой. Голова шла кругом, мысли путались от услышанного и усвоенного. Падение Советского Союза… войны между вчерашними братскими республиками… советские люди – те, кто ходит, живет, радуется жизни вокруг – превращаются кто в сломленных жизнью нищих, кто в злобных хищников, готовых клыками рвать ближнего ради кусочка сладкой жизни. А кто и в циничных подонков, способных продать все и вся с усмешечками и прибаутками, кто в циников еще более отвратительных, изливающих с трибун и телеэкранов потоки самой отвратительной лжи, и толпа им аплодирует… Кровь, предательство, подлость, крах всего, во что хочется, до боли, до слез хочется верить…
Теперь понятно, от чего Второй оберегал его все это время, что прячется в тщательно запечатанных «черных ящиках» его памяти… А дальше – что? Как теперь жить?
24 марта 1979 года.
Где-то в Подмосковье.
Ночь под пулями
– Дзинь-нь!
На оконном стекле возникли звездчатые трещины с маленьким круглым отверстием в центре. Во дворе снова щелкает выстрел, звонкий, хлесткий – винтовка или охотничий карабин. Карменсита перекатывается по полу под окно, высаживает раму стулом. Приподнимается, дает три короткие очереди из своего «Скорпиона» и тут же падает под защиту подоконника.
Стрельба кубинки едва слышна на фоне звона, дребезга, грохота, заполонивших дом. Оно и понятно: на ствол чешского коротыша навинчен вороненый, с насечкой, цилиндр ПБС.
Аст забился в угол, обнимает обеими руками скорчившуюся, поскуливающую от ужаса Миладку. Ему тоже страшно, по-настоящему, и нет «коровина», чтобы одолеть страх, ответить неведомому врагу на огонь. Простите, друзья, так уж вышло…
Толя присел у второго окна и время от времени постреливает наружу из «стечкина». У него тоже глушитель, и рация высовывается из нагрудного кармана ковбойки – солидно подготовились, однако…
Ну и мы не лыком шиты. На четвереньках пересекаю комнату. На голову сыплется штукатурка из выщербленной пулями стены. Ныряю под кровать, трясущимися руками расшнуровываю рюкзак. Так, вот он, мой хороший… Разматываю один за другим свитер, две рубашки, глубоко вдыхаю и
