Спасения нет - Гамильтон Питер Ф.
Гвендолин виновато покосилась на блистающую обстановку своей переполненной гаджетами кухни.
— Ладно, это даже выглядит разумно. Но, Луи, зачем?
— Не понял?
— Зачем стараться? Если, как только подойдут корабли Избавления, игре конец?
— Мы не сдаемся, мам. С нами работают люди — умные, могущественные люди, много осведомленнее нас. Они составляют планы войны с этими ублюдками. Безумные планы. Может быть, адски безнадежные. Но это лучше, чем ничего, правда?
— Да.
— Все зависит от того, способны ли корабли Избавления взломать городские щиты, не убив людей под ними. Если нет, города в безопасности, а тогда открывается огромное поле возможностей.
— Луи, уж не вообразил ли ты себя этаким бойцом Сопротивления?
— Нет, мам. Но, прошу тебя, будь готова к тому времени, когда я с тобой свяжусь.
— Буду готова. Я умею путешествовать налегке. Или вовсе безо всего. Пока со мной ты и твой отец, мне больше ничего не нужно.
— Налегке — это хорошо. Военное положение означает, что к тому времени, как подготовят Нашуа, движение по Лондону, в частности к работающим филиалам «Связи», будет затруднено. У нас сейчас на весь Лондон всего десять действующих центров.
— За нас не беспокойся. Крина прекрасно знает свое дело. Она нас доставит, куда потребуется, не сомневайся.
— Только постарайтесь не попасть в беду, ладно? Я добуду вам с папой летучее ап–такси.
— Луи, я их терпеть не могу! Они небезопасны. В Пекхеме месяц назад бандиты сбили такое.
— Ладно. Дай время, что–нибудь придумаю. У «Связи» есть свои военизированные силы, а у них укрепленные машины, с виду как обычное такси.
— Хорошо–хорошо. Тебе нельзя за нас волноваться. У тебя работа. Работай, и работай хорошо.
— Спасибо, мам. А вы с папой готовьтесь к выходу. Как узнаю точнее, я с вами свяжусь.
— Я горжусь тобой, Луи. Мы оба гордимся.
— Люблю тебя, мам.
Когда связь прервалась, она смахнула с глаз глупые слезы. И взяла за руки Горацио.
— Надежда есть, — сказала она ему. — Для Земли есть надежда. Ее немного, и, может быть, она не переживет прибытия этих поганых кораблей Избавления, но пока нам есть на что надеяться. И в том числе на нашего сына.
Лондон
июня 2204 года
Ночью отключили основное питание, дом перешел на резервные аккумуляторы. Ток теперь шел только на то домашнее оборудование, которое домашний Ген 5 Тьюринг признавал необходимым: большая голосцена «Банг–и–Олафсен» в гостиной в список не попала. Олли с Аднаном пришлось его переправить, вычеркнув Клодеттино дерьмо из ванной и кухни вместе с автоматическим распылителем для поливки орхидей в оранжерее. С приоритетами у этой женщины серьезные проблемы, решил Олли. А вот теперь электричества хватит на неделю работы качественной сцены. Вообще–то Олли не хотелось бы застрять в этом доме на целую неделю. Было в нем что–то жуткое — то ли декор, то ли происходящее в спальне наверху.
Против этой жути имелось только одно средство, так что пока Аднан окончательно разбирался со списком приоритетов для резервного питания, Олли бережно вскрыл оставшиеся таблеточки зеро–нарка и еще немножко их подрезал. Теперь они годились для постоянного приема и сулили непреходящее блаженство на ближайшие несколько дней. Места для обзора были как нельзя лучше, и, смягчив удар вторжения наркотическим буфером, они с Аднаном устроились наблюдать конец света в высоком разрешении и ярких красках.
Они раскопали в нижней сети потрясающую битву за астероиды, наполнившую притемненную гостиную мощными световыми вспышками с наложенной поверх графикой. Они ликующе орали, когда торпеды пришельцев сгорали в плазменных протуберанцах, они разочарованно взвыли, когда мерзавцы, скоординировав взрывы своих боеголовок, пропихнули одну сквозь защиту. Олли наслаждался зрелищем — едва ли что другое смогло бы вытеснить из его головы мысль о неотступно охотящейся за ними полиции.
Они вышли в сад с высокой изгородью, безупречно подстриженными кустами и тошнотворно сладким запахом роз, задрали головы к размазанному щитом небу, высматривая узкое созвездие МГД. Вспышки сжигающих торпеды плазменных выбросов в первые несколько раз смотрелись потрясающе, но скоро наскучили, и они вернулись в дом, задернув шторы, чтобы солнце не портило проекцию сцены. Олли сходил в оранжерею навестить Ларса. Здоровяк как раз зашевелился — прошло действие седативных, и Олли, усадив его, заставил выпить немножко супа — точнее, размолотых в блендере остатков сэндвичей с беконом, которые Аднан развел молоком. Одурелому Ларсу было все равно. Правда, между глотками он все еще откашливался сгустками крови — меньше, чем раньше, что Олли счел за хороший признак.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})— Что там творится? — хрипло спросил Ларс, допив кошмарную жижу.
— Оликсы идут, — ответил Аднан, сунув ему в руки пинтовую кружку с водой из фильтра. — Но, похоже, Оборона Альфа их отобьет.
— А что полиция?
— Не ссы, они нас не найдут.
— Я их убью. — Ларс глотал воду так, словно не один день провел в пустыне. Когда он протянул обратно пустую кружку, с губы у него стекло несколько капель разбавленной крови. — Пусть только явятся, гады. Я их прихвачу с собой в ад.
— Конечно. — Олли похлопал его по плечу, нащупывая подходящее место на перекатывающихся змеями мышцах под грязной футболкой. — Только мы найдем выход.
— Не нужен мне выход.
— Джад что–нибудь придумает.
— На фиг Джад.
— Ларс, дружище, послушай…
— Не буду. Ублюдки убили моих друзей. Они разбили Легион. Вы мне братья, вы — моя семья. Я не шучу. — По щеке у него, догоняя капли крови, покатилась слеза.
— Ты лучший, Ларс. — сказал Олли. — Ты только отдыхай и поправляйся, ради нас, ладно?
Как ему хотелось врезать этому тупому ослу! А не стоять над диваном, глядя, как Ларс снова проваливается в сон. Когда тот захрапел, он поднял руку, показав Аднану пластинку введенного снотворного.
— Круто, — одобрил Аднан. И тут же нахмурился, потянул носом, наклонился над Ларсом. — Обоссался! — заржал он. — Надо было, прежде чем усыплять, довести его до уборной. Сколько он воды выпил!
— Ему и дальше надо побольше жидкости, он столько крови потерял. — Но и Олли тоже захихикал, глядя на расплывающееся у Ларса в паху темное пятно. — Ох, бля, он убьет нас, когда проснется.
Они снова ввалились в гостиную и рухнули на кушетку перед сценой. Адаптирующиеся пенные подушки обволокли их, как мягкое покорное тело.
Пока Аднан искал в нижней сети новости о боях в космосе, из коридора донесся знакомый шум. Олли восторженно фыркнул.
— И–и–и-и-и еще раз!
— В полночный час она молила: еще, еще, еще! — хором процитировали оба и разразились истерическим хохотом.
— Еще, — настойчиво прозвучал сверху голос Клодетты. — Еще!
Олли, прослезившись от смеха, уже не видел сцены. Оставалось одно. Он достал из кармана новую пару таблеточек зеро–нарка, одну протянул Аднану.
— Браво, парень, ты лучший, — обрадовался тот, прижимая пластинку к шее.
— Еще… — бессильно молила Клодетта.
Ничего смешнее Олли в жизни не слышал. Он скрючился от хохота. Аднан, тоже вне себя от возбуждения, привалился к нему.
— Ох, у него же хрен обвиснет, — выдавил Олли.
— Не, не обвиснет. Он пластмассовый. Пришельцами деланный.
Олли настиг новый припадок безумного смеха. Мелькавшие в кубике сцены цветные формы и линии складывались в сказочные картины. От попытки уследить за ними голова шла кругом. Время от времени что–то внутри расплывалось или набирало яркость, и тогда он одобрительно ворковал.
— Боже, это же хабитат? — спросил спустя какое–то время Аднан.
Олли прищурился на плавающий посреди гостиной гладкий серый цилиндр.
— Ага.
— Какие они хорошенькие. Вокруг искорки нимбом, просто прелесть.
— Ага. Как будто… как будто связали шарф из Млечного Пути и повязали им. В космосе, понимаешь ли, холодно.
— Знаю, парень. Это глубокая и многозначительная метафора. Вот почему мне нравится с тобой работать, Олли. Ты умен.