Блудницы Вавилона (СИ) - Уотсон Иэн

Все объяснялось проще: Алекс пришелся царю по вкусу.

— Если сей свободный гражданин — свободный на сегодня — угодит нам, — все более расходился Александр, — то в качестве награды отправится с нами завтра на охоту. — Царь обхватил Алекса за плечи. — Он достаточно крепок, чтобы со смертью сразиться ради славы. Да не дрожи так, свободный человек! Сегодня ты почти что равный мне.

— Ваше величество, — с сомнением заметил Пердикка, — мудрость нового Гефестиона под большим вопросом. Человек, поднявшийся из самых низов…

— Мы не в Вавилоне, генерал. И я пьян. Так что придержи язык. — Царь ткнул пальцем в груду бычьих языков. — Ешьте! Ешьте ваши коровьи языки! — Он рассмеялся. — Вот если бы мы добыли сегодня льва!

Пердикка послушно отрезал кусок языка, но царь схватил блюдо и сунул его Алексу.

— Ты будешь есть язык, свободный человек! Чем больше языков ты съешь, тем лучшим оратором станешь. Ешь! Поглощай! Пресыться ими!

Давно уже Алекс не чувствовал себя таким несчастным. Взяв с подноса язык, он вгрызся в него, надеясь, что скверные застольные манеры охладят порочный пыл Александра. Но царь лишь рассмеялся и жадно приник к кубку.

— Глотай быстрее! — Он вытер губы. — Мне не терпится проверить силу твоего ума.

Почувствовав, что его вот-вот вырвет, Алекс отложил объеденный огрызок. Музи еще ни разу не произнес его имя, царь тоже пока не спрашивал. Предсказать повеление пьяного царя, когда он узнает, что выбрал на роль постельничего тезку, было невозможно.

— Мы готовы? — осведомился Александр. — Тройка лучших. Я выбираю первую тему, господин Музи — вторую, а наш освобожденный раб — последнюю. Итак, первая тема: размер Земли, каким его определил Эратосфен. Я защищаю сторону греческого мудреца.

— Который еще не родился, — проворчал Пердикка.

— Не важно! Согласно книге предсказаний, так оно и будет. — Царь заерзал, приподнялся с ложа и выпустил газы. — Эратосфен посетит Египет. Находясь в городе Сиене, он отметит, что в полдень дня летнего солнцестояния солнце находится непосредственно над головой. В то же время солнце в городе моего имени, Александрии, находящемся в нескольких сотнях миль к северу, отклоняется от вертикали на семь градусов…

Некоторое время он разглагольствовал в том же духе, а когда умолк, все повернулись к Алексу.

Чего от него ждут? Чтобы он спорил с этим? Но Эратосфен рассчитал все правильно! В качестве возражения можно представить лишь тот аргумент, что мир, в котором они — он и царь — обитают, есть на самом деле elektronik модель, существующая лишь благодаря некоей tekhne будущего. Что Вавилония и есть весь мир, и размеры ее не больше того ящика, в котором она находится.

Но не будет ли такое заявление сочтено богохульством? Преступлением, за которое наказывают сажанием на кол?

— Ну? Мы ждем с нетерпением.

Алекс открыл рот, не зная, что сказать. Спасение пришло извне.

Вскрик. Оглушительный треск.

В палатку просунулась голова часового.

— Простите, ваше величество! Генерал Пердикка…

Генерал поднялся, схватил меч и поспешил к выходу. На мгновение палатку осветило пламя бушующего костра. Горела куча собранного хвороста.

Царь потрепал Алекса по щеке.

— Argumentum ex machina, как скажут бритолицые римские варвары! — Он тоже встал и вооружился копьем, моментально трансформировавшись в совсем другого человека — отважного и решительного воителя. — Наверное, львы сами пришли к нам!

Музи последовал за ним. Потом Антипатр. Слуги тоже высыпали в ночь. Алекс, все еще коронованный золотым лавровым венком, вышел последним.

У полыхающей кучи выл и бил себя в грудь Аншар. Незнакомая лошадь нервно переступала с ноги на ногу, косясь на огонь. Возле лошади стоял Неттичин.

Навстречу царю поспешил Пердикка.

— Еще один гонец с сообщением для господина Музи, ваше величество. Глупец вообразил, что за ним гонятся дикие звери, и запалил факел. А когда поднялся, бросил его на хворост, желая предупредить нас.

— Какие известия ты доставил? Что привело тебя сюда среди ночи? — проревел Александр.

То ли Неттичин не признал царя, то ли был слишком потрясен, чтобы думать о протоколе, но направился он прямо к Музи.

— Весть тяжела, хозяин! Дочь твоя здорова. Жена же умерла.

Музи как будто захлебнулся воздухом.

— Какая дочь?

— Доктор Кассандр разрешил госпожу от бремени. Девочка в порядке. Хозяйка от потери крови скончалась.

Фессания умерла? Все вокруг разом потеряло смысл. Надежды умерли, любовь застыла, будущее перестало существовать.

— Там господин Гибил. Я предложил отправиться по следам Аншара, и он согласился. Долг госпоже, один шекель, так и остался за мной. Я был верным слугой ей, таким же буду дочери. Я взял коня и в путь пустился. Ночь пала, дикие собаки выли. День угасал, лучи его бледнели. Земля была мертва, как и моя душа, отравленная ядом змей и скорпионов. Пыль высохших костей дышать мешала, забивая нос. Мой конь безумно мчался, словно спеша сорваться со скалы, собою жертвуя в память моей госпожи. Когда взошла луна, свет ее был тускл и мертвенен. Я слышал, как дракон преследовал меня, желая в сердце погрузить отравленное жало. И вот я здесь.

Кровавый мясник, Кассандр!

Гнев Алекса обратился на Музи — Музи, вытащившего его из города в эту дурацкую экспедицию, едва не закончившуюся для него, Алекса, ролью царского катамита.

— Ты, ничтожный червяк! — прохрипел он, поворачиваясь к потерявшему дар речи супругу. — Любитель львиц. — Глаза Музи расширились. — А теперь еще и Пан-дар раба своей жены.

Чью дочь, по-твоему, носила Фессания? Он не успел сказать это, потому что Музи вдруг оскалился и ткнул в него мечом.

— Защищайся, раб! Если Фессания умерла, то и тебе не жить. Возьми оружие!

— Убей меня и так. Проткни. Потешь тщеславие. Ублажи своего песьего божка. Мне все равно.

— Прекратить! — крикнул Пердикка. — Позор!

Вид ссорящихся заметно оживил царя. Глаза его заблестели.

— Какие страсти здесь бушуют! — воскликнул он сорвавшимся петушиным голосом и тут же, прокашлявшись, продолжил баритоном: — Я запрещаю тебе, Музи, драться с ним! Какой ловкий способ выиграть спор, убив предмет его. Я с ним еще не закончил — очередь моя.

И мне, конечно, жаль, — добавил царь, — что так случилось. Я знаю, что такое горе. Сам пережил недавно смерть Гефестиона. Да, я преодолел печаль.

Музи опустил меч.

— Позвольте мне уехать, ваше величество. И примите в дар этого раба.

— Сегодня он свободный человек, и ты распоряжаться им не можешь. Завтра мы все отправимся на охоту. Царь — как и бог — превыше скорбей смертных. И те, кто служит ему, должны быть тоже выше их. Есть лишь одна бессмертная трагедия, в которой людские беды суть тусклые отраженья в зерцале жизни. Трагедия эта — гибель империй — в широчайшем смысле. Вот с этим роком и обречен сражаться вечно царь. — Из глаза Александра просочилась слеза.

Бросив оружие на землю, Музи шагнул к Алексу.

— У нас у всех свои печали.

— Не могу поверить, что она умерла, — прошептал Алекс.

Царь отшвырнул копье и обнял его за плечи.

— Я начинаю понимать природу нежную печали, которую с тобою разделяет хозяин твой. Позволь тебя утешить. — Он подтолкнул Алекса к палатке.

— Продолжим спор? — спросил Музи.

— К черту спор. Я интерес к словам утратил.

Царь втащил Алекса за собой. Больше в палатку никто не вошел.

Однако, едва добравшись до ложа, Александр растянулся на нем и моментально захрапел. Верх взяло пьянство.

Алекс опустился на ковер. Некоторое время он сидел, думая о том, как скрыться из лагеря. Потом допил из чаши. Перебрался к другой. Выпил из нее. Осушив все, он притулился в углу.

Завтра я должен умереть.

И тут же на смену этой мысли пришла другая. Моя дочь. У меня есть дочь.

Мысль промелькнула и ушла. Дочь была всего словом, которое вскоре потеряло всякий смысл.

Хотя Алекс и не одержал верх в состязании умов и даже не разделил с царем постель, Александр настоял на том, чтобы взять его с собой.