Алекс Орлов - Тютюнин против инопланетян

– У вас продается люминиевая раскладушка?

– Раскладушки нет, – пробубнил в замочную скважину Окуркин. – Могу предложить славянский батон…

– Не батон, а комод.

– Але, Серега! – послышался знакомый голос.

Тютюнин обернулся и увидел Толика по кличке Чалый, которому принадлежал гараж под номером двадцать четыре. Как-то прошлым летом, соединяя «запорожец» с турбиной от садового насоса, Серега и Леха чуть не угробили новенькую иномарку Чалого, стоявшую в гараже. Тогда, к счастью, все обошлось, и улетевшая в небо турбина ни на кого не упала. Она вообще не вернулась на землю.

– Але, земляк! Ты че такой стоячевздрюченный, а? Че как будто на измене весь?

Толик был преуспевающим бандитом и очень гордился тем, что, имея доход, как у министра финансов, знал только согласные буквы и твердый знак.

– Здорово, Толик.

– Лехана ждешь?

– Да нет. Он уже в гараже, – не стал изворачиваться Тютюнин.

– От Ленки шнырится? – догадался Толик.

– Точно.

– Я че базар затеял, Серега! – снова заговорил Толик, помогая себе активно жестикуляцией. – Я хотел тебе предложить свой сарай прикупить – буквально конкретно даром – я ведь, ну ты же знаешь, квартирку в «Дон-Строе» прикупил. Типа на Москве-реке. Типа пароходы буду провожать. И встречать.

– Да мне не нужно – машины нет. И велосипеда нет.

– Велосипед, Серег, дело наживное. Давай я тебе велосипед подарю, конкретный, с рюшечками, а ты мою байду жестяную уторгуешь – будет тебе гараж.

– Я подумаю, Толик, – ответил Сергей.

– Ладно, не горит, – согласился Чалый. – Тока много не думай, а то ухи запотеют. На них тогда дворники ставить придется… Типа шутка, не понял?

Наконец Чалый ушел по своим бандитским делам, и Окуркин, приоткрыв гаражную дверь, заставил Серегу протискиваться туда, будто мышь в банку с крупой.

– Да открой ты пошире! – запротестовал Тютюнин.

– Конспиация, батенька. Конспиация, конспиация и еще аз конспиация, – дурачился Леха, цитируя вождя мирового пролетариата.

Он был уверен в успехе операции, а потому пребывал в отличном настроении.

78

В гараже у Окуркина Сергей не был почти год. За это время в нем произошли значительные изменения.

Первый уровень, где стоял «запорожец», остался неизменным, и это предназначалось для демонстрации Елене, жене Окуркина. Однако стоило гостю заползти на пузе под «запорожец» и спуститься в монтажную яму, как перед ним возникала небольшая дверка, за которой начиналось холостяцкое царство Лехи Окуркина, размещавшееся примерно на десяти квадратных метрах подземной жилой площади.

По стенам схрона в том же порядке, что и в бабушкином подполе, были складированы трехлитровые банки с настойками, которые Лехина бабушка хранила десятки, а может, и сотни лет. И все это богатство освещалось сорокаваттной лампочкой. Красиво одним словом.

– Ну и как тебе? – спросил довольный Окуркин.

Он видел, какое впечатление произвело на приятеля благоустроенное подземелье.

– Я, Леха… – Тютюнин не находил слов. – Просто Эрмитаж какой-то. Прямо Днепрогэс, честное слово…

– Это что! Смотри, какой предметный столик! – похвалился Окуркин. – Видал?

– А почему предметный?

– Предметный почему? – Окуркин почесал макушку. – Предметы складывать – чего уж проще.

– Ага. Ну давай приступим, что ли.

– Не вижу препятствий, коллега. Травяные сборы – вот они, а вот и инструкция Кузьмича. Пожалте…

С этими словами Леха разложил на столе все необходимое и сделал приглашающий жест.

Тютюнин шагнул к предметному столику, взял старый облупившийся дуршлаг и насыпал в него рубленую траву.

Окуркин пододвинул пластмассовый тазик, в который следовало собирать очищенный продукт.

– Какую фильтровать будем? – спросил он, указывая на заставленные банками полки.

Спрятанные за стеклом жидкости разных цветов играли искрами и составляли немыслимые радужные переходы. Они казались Сереге живыми и как будто просились: ну возьмите нас в эксперимент.

– Желтую… – уверенно сказал Тютюнин.

– Слушаюсь, шеф, – кивнул Леха и снял с полки приглянувшуюся Тютюнину банку.

– Лей тонкой струей…

– Лью.

Желтая настойка полилась в дуршлаг и оттуда, уже с измененными цветом и свойствами, – в пластмассовый тазик.

Когда жидкость покрыла дно тазика, Сергей сказал «хватит».

Окуркин прекратил и поставил банку обратно на полку. Затем возвратился к столику и вместе с другом уставился на тазик с продуктом.

Тютюнин молчал, молчал и Окуркин. Оба ждали внутреннего толчка, однако толчок последовал снаружи.

– Алексе-э-эй! Алексе-э-эей, растудыт твою налево! – послышался сверху голос Лены, которая, полагаясь на свою богатырскую силу, сломала воротные запоры и проникла в гараж. – Выходи, рожа пьяная, – убью не больно!

Окуркин выполз на спине из-под «запорожца» и заморгал на жену глазками.

Лена нагнулась над приговоренным и потребовала:

– Дыхни, сволочь…

С лицом оскорбленного декабриста Окуркин дыхнул. Лена нюхнула и недоуменно подняла брови. Ей казалось, что она попала в десятку, однако муж был трезв.

– Ладно, – сказала она тоном, показывающим, что не все еще потеряно и проверено. -Кто там у тебя еще, в твоей яме?

– Серега.

– Серега? Серега, выходи! – потребовала Лена, надеясь дать в морду хотя бы Сереге, однако, когда тот выполз следом за Лехой, Елена увидела его честные глаза, и ей сделалось стыдно.

– Чего хоть делаете-то? – вконец смутившись, спросила она.

– Левую и правую тяги, – ответил находчивый Леха.

– Рулевые, – добавил Сергей.

Больше говорить было не о чем, и Лена ретировалась, плотно притворив за собой гаражные двери.

– Нужно принять поскорее, и на выход, – сказал Окур-кин, не двигаясь с места и глядя из-под запорожьего днища в потолок.

– Ага, согласен, – отозвался Серега.

Они вползли обратно в яму и, спустившись в холостяцкий приют, разлили продукт в пластмассовые стопочки.

– Тост говорить? – спросил Леха, поднимая свою порцию на уровень глаз.

– Не надо, – качнул головой Сергей.

– А почему?

– Так надежнее. Мы же не за себя – за науку стараемся.

– Ну тогда поехали… И они поехали.

Продукт пошел хорошо, если не сказать отлично.

Тютюнин достал из кармана два протекших жульена, и они с Лехой с удовольствием слизали их с упаковочной бумаги.

Потом Тютюнин нашел обгрызенный карандаш и прямо на этой же оберточной бумаге написал: «19 часов 18 минут. Полет нормальный».