Василий Гигевич - Марсианское путешествие

К расшифровке сразу же были подключены искуснейшие криптологи и специалисты по древним языкам. В распоряжение ученых предоставили самые лучшие электронно-вычислительные машины, в частности, самую новейшую «Минск — 19–83». После продолжительной и серьезной работы наконец удалось расшифровать начало текста. Ниже приводим это послание, повторяем, расшифрованное не полностью:

…И как только к далеким звездам дотянулись руки человека, когда стал человек по силе Богу подобен, сразу же стал забывать, кто он, откуда он родом и что надобно ему в жизни кроме пищи, сна и наслаждения. И звонкий смех пропадал еще в детстве. И подолгу размышлял человек над смыслом работы своей и ничего придумать не мог. А потом вдруг начались болезни и мор среди людей. Без слез и без страха умирали они, забывая, отрекаясь от родителей и детей, при полном достатке. Те же несчастные, кто оставался в живых, блуждали без памяти по белу свету, не зная, что делать, к чему приложить свои ненужные сейчас руки.

Многие ученые всерьез занялись загадочным текстом на брусках Лабутьки.

Завершая краткий исторический экскурс, следует подчеркнуть, что в свете вышесказанного, учитывая катастрофическое положение со СПИДом,[23] мы совсем по-другому начинаем оценивать традиционные заболевания людей как в древности, так и не в столь отдаленные времена. Анализируя характер многочисленных заболеваний, можно заметить, что больше всего вреда людям приносили и приносят эпидемии. Чума, оспа, грипп, холера… Эти болезни внезапно, как и нынешний СПИД, появлялись среди людей, и не было от них спасения никому. Возможно, в те далекие времена, о которых говорится в брусках Лабутьки, эти инфекционные заболевания назывались иными словами, возможно, эти болезни и явились причиной гибели как антарктических людей, так и той высокоразвитой цивилизации, о которой сообщил миру Ли-Шаоци.

И все же, если даже принять во внимание последние новейшие медицинские теории,[24] дело с эпидемическими заболеваниями начинает обрастать тайнами, и чем дальше, тем больше мы будем задумываться, что человек, как и все человечество, время от времени сталкивается с какими-то непредвиденными испытаниями.

ИЗ ПОСЛЕДНИХ ЗАПИСЕЙ ВАЛЕССКОГО

«Говорили, что мне просто повезло с открытием адаманов, некоторые в то время утверждали, что я сделал это открытие случайно, возможно, даже неосознанно, вовсе не думая об открытии — как, кстати, делались и делаются многие открытия. Говорили еще, что, имея в своей лаборатории такой совершенный электронный микроскоп, который спроектировал и изготовил в своем конструкторском бюро Олешников, даже дурак на моем месте увидел бы адаманов.

Возможно, это и так, а возможно, и нет.

Однако это ли главное?

Главное ли это для меня сейчас, когда я сижу на берегу Житивки, по которой когда-то в застывшей белизне бегал на коньках, не думая ни о работе, ни о существовании каких-то там адаманов.

…И был счастлив.

Главное ли это сейчас, если пойти мне некуда, если я прошел все эти круги, или колеса — назовите, как хотите, — и я думаю сейчас, что открытие мною адаманов — всего лишь логическое продолжение моих поисков, когда я со всей настойчивостью и упрямством летел из дому, минуя Березово с его знаменитым базаром, на котором чего и кого только не встретишь: и цыган, продававших глиняных котов и медвежат, в которые надо было бросать копейки, чтобы незаметно разбогатеть, и пожилых евреек, торговавших у деревенской бабы курицу, и толстую, как обхватить, мороженщицу в белом с грязными пятнами халате, и деревенских старух да бабушек, стоявших за прилавками, с поджатыми губами — свидетельство не упрямства и отчаяния, а большого терпения, и даже картавого Ицку на том именитом базаре можно было встретить, потому что он всегда в трудный час мог помочь человеку продать корову, — и еще дальше побрел я по той крутой дороге, по которой когда-то торговец Заблоцкий вез продавать полный воз мыла, и вдруг как из ведра полил дождь, и с тех пор под Березовом говорят: заработал, как Заблоцкий на мыле, — и еще дальше, оставляя позади не только житивские ссоры, сплетни, песни, не только большое, как свет, Березово, но и все то, что успел получить за годы детства и что начинало щемить и саднить в душе до тех пор, пока впереди не замаячил город.

Тот большой огромный город, который сразу же затмил и сделал маленьким не только малозаметное тихое Житиво, спрятавшееся где-то меж лесов и болот, а даже в Березово со своим именитым базаром, с березовскими улицами, которые когда-то казались такими красивыми, что лучше нельзя было и придумать, потому что на них было много магазинов и даже кинотеатр красовался возле базара, и кино в нем можно было смотреть даже днем, а не только вечером, с березовским парком, где среди сосен белела популярная веранда, на которой танцевали и знакомились березовские парни и девчата, где были еще железные качели, на которых за деньги качайся сколько душа пожелает…

В молодости я думал, что вот-вот разберусь в вечном хороводе быстрых и шумных машин, которые днем и ночью носятся по улицам, где полно магазинов с огромными витринами, кинотеатров, где каждый день звучали новая музыка и новые песни, думал, что разберусь в сути бесконечных монологов о чем-то сверхоригинальном и сверхкрасивом, что мне, деревенщине, не то что понять, а даже и представить невозможно. Я думал: еще чуть-чуть, и я найду ту единственную ниточку, потянув за которую можно размотать весь клубок, название которому город.

О, слепая уверенность молодости, как и ее категоричность!

Скоро я понял, что истина спрятана не в этом хороводе, не в грохочущих машинах или станках, не на заводах и фабриках, нет, этот вечный хоровод, как и все то, название чему город, — результат того, что невидимо спрятано в нас, в каждом из нас. И потому без долгих колебаний и сомнений надо как можно скорее отречься от этого запутанного клубка, название которому город, и остаться один на один с Наукой…

Ее Величеством Наукой…

Бог моего поколения, а может, и не только моего поколения, а всего двадцатого рационалистического века — Ее Величество Наука, как свято верил я тебе, как пылко убеждал себя и других, что только ты одна можешь открыть ворота в царство вечности, возле которых многие столетия бестолково и настойчиво толпится столько желающих.

Я был не одинок в своих чистых устремлениях. Нас было много. Все мы одержимо бросились в технические вузы, создав огромные конкурсы на физические, химические, биологические, экономические и многие другие факультеты. Мы не думали о выгоде, о больших деньгах, о славе и должности, все мы поначалу были готовы добровольно отречься от всех земных радостей и удовольствий, как когда-то фанатики верующие, и потому так усердно, как и верующие, по восемь часов слушали проповеди-лекции и в перерывах между лекциями, почти не пережевывая, глотали вкусные пятикопеечные пирожки, настоящий вкус которых мы почувствовали спустя годы, от зари до зари мы просиживали в библиотеках и лабораториях, — все это у нас было, может, серьезнее и жертвеннее, чем когда-то у верующих, которые постили и били поклоны у молчаливых икон, ибо они, верующие, все-таки представляли Всевышнего, оставившего правила и обещавшего появиться в трудную пору и лицо которого они могли увидеть воочию. А что могли увидеть, услышать или почувствовать мы?..