Морье Дю - Паразиты

У Селии были другие проблемы.

Считая ее более доброжелательной и отзывчивой, чем Найэл или Мария, каждый стремился поведать ей историю своей жизни. "Вы представить себе не можете, что он со мной сделал", и она оказывалась вовлеченной в чужие беды; искали ее совета, требовали ее помощи - все это походило на сеть, которая стягивалась вокруг нее и выбраться из которой не было никакой возможности.

В то время в Колдхаммере каждый изо всех сил старался вести себя подобающим образом. Нас пригласили посетить Колдхаммер излишне поспешно и возможно не слишком искренне во время приема по случаю свадьбы Марии. Ухаживание, свадьба - все произошло так стремительно, что бедные Уиндэмы пребывали в полнейшем замешательстве и даже не успели разобраться кто есть кто в семействе Делейни. Единственное, что запало в их идущие кругом головы сводилось к тому, что их возлюбленный сын женится на очаровательной, бесплотной девушке, которая играет в возобновленном спектакле "Мэри Роз" и что она дочь того самого Делейни, чей красивый голос всегда вызывал слезы на глазах леди Уиндэм.

- В конце концов, этот человек - джентльмен, - сказал, наверное, лорд Уиндэм.

- И она так мила, - наверное, подхватила леди Уиндэм.

Леди Уиндэм была высока и величественна, как курица-аристократка, а ее приятные манеры отличались какой-то странной холодностью, словно ее с колыбели насильно заставляли быть учтивой. Мария объявила, что она особа покладистая и ничуть не страшная; но пред этим леди Уиндэм подарила ей бриллиантовый браслет и два меховых боа, и глаза у нее сияли как у Мэри Роз. Селия сочла леди Уиндэм грозной и значительной. На свадебном приеме она приперла Селию к стенке и заговорила о Тридцать девятой статье; и та в первый момент безумия решила, что эта статья имеет какое-то отношение к предметам, найденным в могиле Тутанхамона*. И лишь позднее, спросив Марию, Селия открыла для себя, что коньком леди Уиндэм была реформа Молитвенника*. Найэл настаивал на том, что леди Уиндэм извращенка и в потайном шкафу, о существовании которого известно ей одной, держит хлыст и шпоры.

Лорд Уиндэм был суетливым маленьким человечком, очень педантичным во всем, что имело отношение ко времени. Он постоянно вынимал часы на длинной толстой цепочке, смотрел на стрелку и затем, что-то бормоча себе под нос, сверял ее с показаниями остальные часы в доме. Он никогда не садился. Он пребывал в постоянном движении. Его день представлял собой сплошное длинное расписание, в котором была заполнена каждая секунда. Леди Уиндэм звала его "Доббином", что абсолютно не соответствовало ни его внешности, ни характеру. Возможно, именно это обстоятельство и навело Найэла на мысль о хлысте и шпорах.

- Как только Чарльз и Мария вернутся из Шотландии, вы должны приехать в Колдхаммер, - сказал Папе леди Уиндем в водовороте свадьбы.

А Мария, чье маленькое личико скрывал огромный букет лилий, добавила:

- Да, Папа, прошу тебя.

Взволнованная происходящим, она не понимала, что говорит, не отдавала себе отчета в том, что увидеть Папу в Колдхаммере все равно, что бродить по розовому саду епископа и неожиданно наткнуться на голого Иова.

Крепкий и энергичный, Папа легко сходился с королями и королевами (особенно теми, что пребывали в изгнании), итальянскими аристократами, французскими графинями и самыми богемными представителями того слоя общества, который получил название "лондонская интеллигенция"; но среди английских "джентри"*, а Уиндэмы были типичными "джентри", Папа был не на месте.

- О, конечно, мы приедем в Колдхаммер, - сказал Папа, возвыщаясь над гостями, которые рядом с ним казались пигмеями. - Но я настаиваю, чтобы мне отвели спальню, где есть кровать с пологом. Вы можете предоставить мне такую? Я должен спать на кровати с пологом.

Он проплакал все венчанье. Когда выходили из ризницы, Селии пришлось поддерживать его. Можно было подумать, что он присутствует на похоронах Марии. Но на приеме шампанское его оживило. Он горел любовью ко всем и каждому. Он целовался с совершенно незнакомыми людьми. Замечание о кровати с пологом было, разумеется, шуткой, на него не стоило обращать внимание. Но леди Уиндэм отнеслась к нему со всей серьезностью.

- Кровать с пологом есть в покоях королевы Анны*, - сказала она. - Но комнаты выходят на север и под ними подъездная дорога. Вид на юг гораздо приятнее, особенно когда цветет Prinus Floribanda.

Папа приложил палец к носу. Затем наклонился к уху леди Уиндэм.

- Придержите вашу Prinus Flori для других, - сказал он громким шепотом. - Когда я приеду с визитом в Колдхаммер, с меня хватит, если будет цвести моя хозяйка.

Слова Папы оставили леди Уиндэм совершенно равнодушной, и на ее невозмутимом челе ровно ничего не отразилось.

- Боюсь, что вы не садовод, - сказала она.

- Не садовод? - запротестовал Папа. - Цветы моя страсть. Все, что есть в Природе растущего, приводит меня в восторг. Когда мы были молоды, моя жена и я часто босиком бродили по лугам и пили росу с лепестков лютиков. В Колдхаммере я к этому вернусь. Селия будет бродить со мной. Мы будем бродить все вместе. Скольких из нас вы принимаете? Моего пасынка Найэла? Мою старую любовь Фриду?

Он сделал легкий жест рукой, которым в своей щедрости, казалось, обнял голов двенадцать.

- О, разумеется, - сказала леди Уиндэм. - Привозите кого желаете. Если понадобится, мы можем разместить человек восемнадцать...

В ее голосе прозвучало некоторое сомнение. Антипатия боролась с вежливостью. Когда взгляд леди Уиндэм остановился на Фриде, чья шляпа в этот момент выглядела еще более нелепо, Найэл понял, что она пытается определить, какие родственные узы их связывают. Значит, Фрида бывшая жена, а Найэл ее сын? Или все они незаконнорожденные? Впрочем, неважно. Не стоит об этом думать. Манеры прежде всего. Ведь Чарльз уже женился на Марии; она, во всяком случае, кажется такой приличной девушкой, такой неиспорченной.

- Мы будем рады видеть всю вашу семью, - сказала леди Уиндэм. - Не так ли, Доббин?

Лорд Уиндэм пробормотал что-то нечленораздельное и вытащил часы.

- Чем они занимаются? - спросил он. - Им пора переодеваться. Вот что хуже всего в таких делах. Сколько можно липнуть друг к другу? - Он взглянул на стенные часы. - Они не отстают?

Вот так Делейни и оказались в Колдхаммере. Это было большое, величественное здание; видимо, строить ее начали еще до Тюдоров*, да так и не довели до конца. Время от времени к нему пристраивали очередной флигель. К обрамленной колоннами парадной двери вела широкая каменная лестница. От окружающего парка дом был отделен рвом, который Уиндэмы называли Ха-Ха. С южной стороны здания, за террасой были устроены площадки для развлечений. Когда притупилась острота первых впечатлений, Мария нередко задавала себе вопрос: каким развлечениям можно на них предаваться? Слишком много извилистых дорожек, утрамбованных прилежными садовниками, расходилось в разные стороны; постриженные в виде конусов симметричные тиссовые ограды закрывали вид. Ничто не росло по воле природы, все было тщательно распланировано. По бокам террасы стояли каменные львы с зевами, разверстыми в несмолкающем реве. Даже небольшую рощицу, единственное место для прогулок в дождливую погоду и издали напоминавшую рисунки Рэгхэма*, портил неуместный там пруд с лилиями, на берегу которого сидела прижавшись к земле свинцовая лягушка.