Владимир Немцов - Избранные сочинения в 2 томах. Том 2

Сегодняшнее утро не принесло Афанасию Гавриловичу ни радости, ни удовлетворения, если не считать бодрящего ощущения утренней прогулки. Далеко уйти он не мог — беспокоился за испытания, — а ближайшие тропинки были им все исхожены. Попались два довольно интересных полупрозрачных халцедончика, которые из-за своей твердости трудно обрабатываются, тем более при таком примитивном оборудовании, какое имелось в распоряжении Набатникова. Ничего другого заслуживающего внимания, а главное, того, чего не было в его коллекции, Афанасий Гаврилович не нашел.

Возвращаясь обратно, он увидел высоко в небе орла-ягнятника. Зная, сколько неприятностей приносят эти орлы чабанам, Набатников прицелился и выстрелил.

То ли ему так показалось, то ли ружье было заряжено не дробью, а разрывной, зажигательной гранаткой — что уж совсем маловероятно, — но орел не просто упал, а как бы вспыхнул и превратился в облачко.

Сколько потом Набатников ни искал хотя бы орлиное перышко, никаких следов не осталось.

Дома он проверил несколько патронов и ничего особенного в них не нашел. Единственным правдоподобным объяснением столь странной случайности он мог считать оптический обман. Какой-нибудь отблеск на фоне облаков. Что же касается убитой птицы, то, видно, она упала в ущелье. Не заметил, как падала? Ну что ж, ничего удивительного — охотник он неопытный, выстрел ослепил его, пришлось зажмуриться. Вот и проморгал.

Смущало другое обстоятельство: уж очень подозрительно совпадают два факта — столкновение с орлом самолета и сегодняшний «оптический обман». Во всяком случае, над этим надо призадуматься, и не только самому, но и другим товарищам, более компетентным.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Получилась она как сугубо приключенческая. Тут есть и ночные неизведанные тропы, и воющий шакал, и таинственный голос. Но, честное слово, автор не хотел этого. Наоборот, он старался возможно короче и проще рассказать об одном трудном путешествии, без чего нельзя продолжать повествование.

На освещенную луной поляну из зарослей ежевики выполз шакал, тощий, похожий на бездомную собаку. Выступающие ребра едва скрывала облезлая шерсть. Старый, он уже с трудом добывал себе пищу, питался лягушками, ящерицами, падалью.

Пренебрегая мудрой осторожностью более молодых соплеменников, понурой рысцой домашнего пса перебежал он поляну, поднял голову, заскулил и вдруг смолк.

Из листвы чинары безжизненно свисала рука. Шакал попятился в кусты и боязливо выглянул оттуда. Человек не шевелился. Крадучись, шакал приблизился, зевнул, лениво вылизал свою облезшую шкуру и завыл.

…Как сквозь сон Вадим услышал вой. Опять ветер? Провел рукой по лицу. Липкое до самой шеи. Веки тоже слиплись, темно. Боль растекается по всему телу. Откуда она? Что было раньше? Мелькают обрывки воспоминаний. Он висел на тросе, горы подступали все ближе и ближе. Высокая зубчатая стена двигалась навстречу. Как черным мхом, заросла она лесом, и только на самой вершине торчали остроконечные скалы.

Вот уже различаются ветки деревьев, мелкий кустарник, отдельные камни… Вадим боялся услышать треск над головой. Диск налетит на скалу. А ведь там Тимофей. Чтобы диск перелетел через гору, надо выбросить балласт. Совсем рядом, казалось, что рукой достанешь, проплывали темные, густые деревья. Ветка хлестнула по ноге, оторвала болтающуюся внизу птицу-разведчика. Другая ветка больно ударила по руке.

Не задумываясь больше, Вадим расстегнул ремень. В эту же самую минуту из светящегося диска вырвались огненные струи и он помчался в высоту. Что было потом, Вадим уже не помнит…

Он приподнимает веки, расклеиваются ресницы. Сквозь листву просвечивают звезды.

Диск исчез.

Нельзя пошевелиться. Жгучая боль, будто на теле нет живого места. Острый сук, как гвоздь, впился в бок, плечо онемело. Надо спуститься на землю. Ничего не видя, Вадим инстинктом угадывает, куда поставить ногу. Наступает на нее — и в глазах кровавая пелена. Неужели сломал? Нога соскальзывает. Падая, он цепляется за сучья, обдирает руки о шершавый ствол.

Чуть опомнившись, ощупывает лоб, рассеченную бровь, оглядывается. Горный склон. Трава будто покрыта инеем. Черные, уродливые тени деревьев.

Багрецов приподнимается и вскрикивает. На ногу наступить нельзя. Ждать до утра? Тоже нельзя. Надо предупредить, что там наверху Тимофей. Он подползает к кустарнику, выламывает палку, кривую, суковатую, и, опираясь на нее, пробует идти. Нога распухла, отяжелела, словно налилась свинцом.

Еле пересиливая боль, поминутно отдыхая, Вадим пересек поляну и добрался до лесной чащи. Но как найти там дорогу? Он предполагал, что идти надо вниз, по склону, в долину, где должны быть селения.

Послышалось злобное рычание. Багрецов оглянулся назад и оторопел. Возле куста метался зверь. Он припадал на задние лапы, кружился и что-то трепал в зубах. Холод в сердце. Неужели пантера? В Армении они встречаются иногда. А сам он где? Возможно, что и в Армении. Стоял в нерешительности, раздумывал. Добежать до дерева, попробовать вскарабкаться?.. Но ведь пантера его достанет. И как добежать?

Зверь насторожился. Стоит, не шелохнется… Выжидает?

Раздумывать некогда. Вадим бросился вперед, высоко поднял над головой суковатую палку и…

Страшный зверь, оказавшись тощим шакалом, с жалобным визгом метнулся в кусты.

Но что обрадовало Вадима, — шакал оставил растрепанное чучело орла.

Оторвана крышка, торчат провода от взрывателя. Странно, что взрыва не произошло, и это, конечно, к лучшему.

Багрецов закинул чучело за спину и поковылял в лесную чащу. Трудно идти, кровь течет из рассеченной брови прямо в глаз. От раны на боку рубашка мокреет и прилипает к телу.

Оставалась робкая надежда: может быть, «Унион» прилетел на место? Тогда не надо торопиться, а просто лечь на траву и ждать утра. Но как узнать? Вадим вспомнил о приемнике, что был у него в кармане, посмотрел на часы. Скоро будет метеопередача.

И вот опять тонкие стеклянные звуки. Какая высота — непонятно. Давление низкое. А вот и температура: больше сорока градусов мороза! Тимка погибнет. Скорее бежать, предупредить!

Он сунул приемник обратно в карман и, опираясь на палку, пошел напролом сквозь чащу. Нет, так он не дойдет. Боль не унималась. Вадим опустился на землю, сбросил пиджак, разорвал рубашку и непослушными, неумелыми руками стал перевязывать рану. Повязка съезжала, свертывалась жгутом. Но вот как будто бы ничего. Теперь самое трудное — встать на ноги. Нестерпимая, немыслимая боль. Наконец поднялся, остатками рубашки вытер лицо и пошел опять.