Андрей Балабуха - Нептунова арфа (с сокращениями)

Потом Аракелов с помощью Папалеаиаины и Жюстин закончил последние приготовления, и начался пир горой, праздник желудка, Лукулл обедает у Лукулла... В рекордный, даже видавшего виды Аракелова поразивший срок все было съедено...

Потом пели песни - несусветную мешанину языков и мелодий, вавилонский концерт, от которого даже Амбал, сам великий мастак по части мартовских арий, одурел и удалился, гордо неся задранный к небесам хвост... Наконец, приустав несколько, уселись чаевничать.

Вот тут-то Папалеаиаина и Жюстин и взяли Аракелова в клещи. Усевшись по обе стороны и умильно заглядывая ему в лицо смеющимися глазами, они потребовали подробностей об Арфе, да так, чтобы ничего он, Аракелов, не упустил, чтобы интересно было и дух захватывало... Аракелов не мог устоять, оно и ни к чему было - послезавтра так или иначе придетс отчитываться в Папалениме, а там и на "Руслане". Так почему бы не порепетировать, чтобы и потом получалось эффектно? Любил Аракелов эффекты, любил, что греха таить...

И он пустился рассказывать с самого начала, извинившись, что может повториться где-то, потому как расспрашивали они его уже об этой "операции Кракатук". Он - как мог коротко, хотя в несколько слов все равно не укладывалось, хоть убей - напомнил историю "Вахине Меа", и перед глазами его опять встал тот солнечный денек, пологая, длинная, зеленая волна и шхуна, пишущая круги под зарифленными, слишком непонятно для такой погоды зарифленными парусами... Вспомнил он и про архивные изыскания, коими они с доктором Фарвелем занимались в Папалениме, и про то, как наткнулся он случайно, по сути дела, - на "аракеловский клин", и как наблюдение это забросило его сюда, на Фрайди-Айленд, подарив попутно знакомство с Папалеаиаиной, а потом и со всеми остальными. И что без них, без остальных этих ничего бы у него, Аракелова, не получилось, сказал он. Ибо едва ли не каждый из них, вольно или невольно, давал ему какую-то ниточку, какую-то мысль, какое-то новое направление поиска, каждый, включая даже Амбала.

- И за это спасибо тебе, Вениамин Палыч, хоть и достанется тебе на "Руслане" за умыкновение кота, ох, достанется, и выгораживать я тебя не буду, не надейся, но сейчас - спасибо!

- А кот-то при чем? - перебил Аракелова Ганшин. - Шутить изволите, Александр Никитич?

- Ни в коей мере, Николай Иванович, - категорически возразил Аракелов. - И никоим образом, но об этом речь впереди. А пока...

А пока Аракелов рассказывал, как первые два дня они бесцельно шныряли на катере вокруг острова, заглянув на Биг-Бэзис и Литл-Бэзис. Больше всего смущало тогда Аракелова присутствие Янга, опасался он впросак попасть, да и адмиральского эффекта побаивался... Поймав вопросительный взгляд Кортехо, он пояснил:

- Лет сто, если не полтораста, назад было замечено, что, если даже царит на корабле полнейший порядок, стоит явиться на борт для смотра адмиралу, как все начинает идти вкривь и вкось - даже то, что вкривь и вкось пойти в принципе не может.

- Разве я похож на адмирала, Алек? - возмутился Янг.

- Судя по результатам - нет, - улыбнулся Аракелов.

И правда, первые результаты появились как раз благодаря журналисту. Как-то, когда они в очередной раз обсуждали перспективы "операции Кракатук", вновь и вновь приходя к выводу о полнейшей безнадежности аракеловской миссии, Орсон не без ехидства порекомендовал за неимением лучшего выхода обратиться к астрологии и скрупулезно изучить расположение звезд и планет. "А что, - подумал Аракелов, - что делать, когда нечего делать?" Само собой, в астрологию он не верил. И звезды здесь, конечно, ни при чем - как дважды два. А вот планеты? С горя Аракелов засел ночью за интеллектуальный терминал и порядком подоил информационные банки "Навиглоб" и "Маресат". Результат превзошел ожидания, о чем Аракелов торжественно и сообщил Янгу поутру: все расследуемые случаи группировались не только в пространстве, образуя пресловутый "аракеловский клин", но и во времени, стягиваясь к новолуниям и полнолуниям, особенно перигейным. Вот тебе и астрология! Только что же дальше?

И кто его знает, что было бы дальше, чем бы не... А впрочем, неправда. Не было этого - последовательно, по звенышку, и так вся цепь. Было иначе, совсем иначе. Копилось, копилось что-то - факты разрозненные, разбросанные, непонятные; наблюдения, чьи-то отдельные слова... Все тут было - и странная Амбалова хворь, усиливавшаяся по вечерам; и ганшинские слова о пористой структуре острова, который "как губка, весь пронизан подземными пустотами, трещинами, кавернами"; и рассказы Папалеаиаины о том, что прежде здесь, в недрах острова были храмы древних караурцев; и легенда о боге вулканов Увоке... Были вылазки туда, в пещеры под островом - вылазки, которые даже сам Аракелов называл экскурсиями, ибо не видел в них никакого практического, реального, ощутимого смысла, хотя потом на поверку оказалось, что без всего этого вместе взятого ни за что не найти, не нащупать было бы ему проклятую и благословенную Нептунову Арфу...

Нынче кажется, будто все работало на него, на Аракелова. Будто бы он только взял готовые кубики и сложил из них слово. Что греха таить, и самому ему так кажется. И еще кажется, что был он великим, нет, величайшим олухом, когда не видел, как легко и просто, как однозначно слово это складывается. А тогда? Тогда он маялся, так и этак перекладывал мысли и факты, выстраивая из них вымученные, искусственные, ходульные конструкции, вся мертворожденность которых была очевидна с первого же взгляда. И так до тех пор, пока однажды, болтая вечером с Венькой в кокпите катера, судача о том о сем, на сон грядущий, они не зацепились языком за Амбала и не стали перебирать все возможные причины его загадочного недуга. Аракелов, правда, готов был списать странное Амбалово поведение на исконное окаянство кошачьего племени, Венька же стоял на своем: зря, мол, и ворона не каркает и кот не мяучит, следовательно, есть причина, и причина серьезная, - по его, Амбаловым, меркам, естественно.

- А может, Александр Никитич, ему тут чей-то голос не нравится? Мы вечерами сидим, языками чешем, а его это раздражает, вот и орет он. Возмущается, - доказывал Венька, но Аракелов его уже не слышал.

Вспомнилось ему вдруг бог весть где вычитанное: кошки - единственные существа на планете, которые звук не только слышат, но и видят; передаетс у них как-то звуковое раздражение на глаза. И вообще, если мы девяносто с лишним процентов информации об окружающем получаем при помощи зрения, то для кошек столь же важен слух. Был даже случай, помнится, во время второй мировой войны... Кстати, где-то в здешних широтах - на Мидуэе, что ли?.. Ладно, не суть. Словом, размещалась на этом Мидуэе-Риджуэе американска воинская часть. И кот туда затесался - кто его знает, какими судьбами; может, и там нашелся свой Венька? Важно другое: кот прекрасно разбирался в звуке авиационных моторов. Если американские самолеты летели, продолжал спокойно загорать, но если японские, во всю прыть улепетывал в укрытие. Улепетывал задолго до того, как засекали эти самолеты звукопеленгаторы, установленные на острове. Этим талантом он даже заслужил себе прозвище Радар...