Игорь Росоховатский - Прыгнуть выше себя

Запомните, что стоимость жизни всегда равна стоимости смерти, а самой дешевой, возможно, будет нейтронная смерть, когда подешевеют бомбы.

Вам будут говорить о всяких ложных понятиях, вроде справедливости, законности, демократии и прочего. Не верьте ничему. Эти громкие слова лишь скрывают планы тех, кто хочет загнать в ловушку ваше действительно свободное животное начало, вашу звериную сущность. Знайте: она прекрасна, как прекрасен тигр, разрывающий лань. Если сможете, живите свободно. Природа создала вас такими же, как звери в лесу. Не прячьте свои клыки и когти — и вы узнаете настоящие радости.

Ложны искусство, музыка, литература.

Ценность имеет только та наука, которая не стеснена условностями. Если ей нужны не подопытные крысы, а люди, дайте ей их из числа рабов, не угодных вам.

Бойтесь верности и честности — это кандалы, связывающие желания.

Все живые существа делятся лишь на две группы — господ и рабов, волков и овец. Сама природа во имя высшей справедливости разделила всех нас на эти две категории.

Есть только одно непогрешимое орудие, один прибор, способный проверить, к какой категории вы относитесь, — это РПГ, регистратор Пауля Гебера. С его помощью составлены карты Пауля Гебера и таблицы Пауля Гебера. Верьте только им, они составлены на основании чистых экспериментальных данных.

Я перечитал последние абзацы и понял, что мои тюремщики ни за что не допустят, чтобы этот призыв свободного духа дошел до вас, потомки. Они упрячут его в бронированные сейфы и каменные подвалы. Но я напишу второй, запасной вариант биографии. Я вставлю в него всякие щекочущие подробности, чтобы затуманить истину и продать издателям подороже. Это будет мой последний заработок — на своих неудачах.

Итак, я, Пауль Гебер, родился 2 мая 1912 года в семье мелкого торговца…

Послесловие

Я прочел дневник нацистского преступника Пауля Гебера и поспешил в Музей Памяти о войне. Я сказал директору:

— Дневник мне пригодится. Но здесь есть неясность. Что это за прибор и карты, о которых говорится в дневнике? Неужели его тайна так и осталась неразгаданной?

— Пойдем посмотрим нашу выставку. Там есть и регистратор Гебера, — сказал директор.

Я увидел аппарат, с помощью которого нацисты предполагали классифицировать людей на господ и рабов. Выглядел он весьма внушительно — этакий одноглазый паук с зеленоватым экраном осциллографа, с многочисленными присосками и шлемом, напоминающим выпотрошенный и отполированный череп. Я понял, что аппарат должен был устрашать и приводить в трепет блеском хромированных поверхностей, необычной формой напоминающей фантастического паука, и поделился мыслями с директором.

— Ты прав, — сказал он. — Присосок могло быть значительно меньше. Но суть не в этом. Обрати внимание на анализатор. Мы специльно срезали здесь часть кожуха и поставили стекло. Видишь там, в самой гуще, среди переплетения проводов и трубок, две детали, окрашенные в оранжевый цвет? Это электронные инверторы. Через них проходят сигналы к индикатору. Пожалуй, дольше всего Гебер трудился, чтобы сделать их такими маленькими и незаметными даже для специалиста. Ты знаком с явлением инверсии? Понимаешь, зачем они здесь?

— Не совсем, — признался я.

— Но ведь сигналов только два — «с» и «у». Дай-ка я надену на тебя шлем. А теперь смотри внимательно. Начнем испытания.

Он включил аппарат. Раздалось тихое жужжание, засветился глаз паука. По экрану осциллографа заметался лучик, вычерчивая сложную кривую. На шкале вспыхнул «приговор» — сигнал «у».

— Как видишь, регистратор свидетельствует, что у тебя преобладает у-излучение. Ты принадлежишь к рабам. А теперь надену шлем я, — сказал директор.

Аппарат зажужжал вторично, и на шкале загорелся тот же сигнал.

— Ну вот, два сапога — пара, — сказал директор, потирая руки. На левой у него не было трех пальцев — память о фашистском концлагере. — А сейчас мы с помощью регистратора исследуем собаку.

Он отдал распоряжение, и через несколько минут в зал ввели лохматую дворняжку. Приладили к ее голове шлем с присосками.

— Смотри, — проговорил директор, щелкая верньером. На шкале появился сигнал «с», свидетельствуя, что собачонка принадлежит к категории сверхчеловеков.

— Теперь ясно? — спросил директор.

— Но ведь инвертор меняет сигнал на противоположный: «с» на «у», а «у» — на «с»…

— Усек, — усмехнулся он. — Вся теория этого Гебера о двух основных излучениях не выдерживает никакой научной критики. Резкой разницы в излучениях человека и животных вообще нет. Теория построена на догадках и политических концепциях. Впрочем, возможно, Гебер сам верил в нее. Тут действовал своего рода самогипноз. И вот по иронии судьбы, когда Гебер стал испытывать свой аппарат, он обнаружил, что чаще всего у-излучение преобладает как раз у его соратников по партии и у самого фюрера Трудно сказать, чем это объяснялось. Возможно, у-излучение и на самом деле сопровождает некоторые застойные мозговые явления. Тогда-то ему и пришлось поставить инверторы. Он называл их великой и ужасной Тайной не только из стремления фашистов к ложной патетике. Она была действительно ужасной для своего создателя. Позор позором, но ему приходилось еще и всех бояться. Ведь те из его покровителей, кто был посвящен в Тайну, готовы были убить его при малейшем подозрении, что он попадется в чужие руки…

— А что стало с ним? — спросил я.

— Не выдержал ожидания казни и умер от страха в тюрьме.

— Не зря называл себя неудачником.

— Не зря. Только он считал, что это случайность, игра судьбы, — засмеялся директор. — А может быть, причины его неудач — величайший повод для оптимизма.

Рассказы

Групповое фото

Где бы я ни находился, что бы со мной ни случалось, оно всегда со мной и во мне. Стоит лишь закрыть глаза или на секунду отвлечься от происходящего, и я вижу это фото, словно освещенное откуда-то сбоку, со всеми подробностями: десятки моих братьев и сестер, кузенов и кузин, дедушек и бабушек. Один жмурится от яркого солнца, другой оперся на плечо близкого человека, невысокий толстяк раскрыл в крике рот, воздев руки к небу, пожилая женщина закрыла руками лицо, пытаясь не видеть бушующего вокруг смерча.

Я помню эти изображения четче, чем лица своих родителей, погибших в автокатастрофе, когда мне не было и пяти лет. Они оставили меня круглым сиротой — без братьев и сестер, без дедушек и бабушек, без дядей и теть, без единого родственника на всем белом свете. Но на фото, неизгладимо записанном в моей памяти, у меня много ближайших родственников, а за ними — на втором и третьем планах — угадываются скрюченные и выпрямившиеся фигуры еще сотен и тысяч, и нет последовательности в этой бесконечной веренице двоюродных и троюродных… Милые, ласковые мои, заботливые — как я вас напугал своим появлением в тот роковой день! Простите, я не хотел, не знал… Тогда еще не знал, кто вы мне, не догадывался, к чему готовлюсь, для чего изучаю все эти премудрые науки, тренирую мышцы, отрабатываю приемы, учусь удерживать в памяти сотни сведений и молниеносно манипулировать ими, стремлюсь ускорить реакции на сигналы…