Димитр Пеев - ЛУЧШИЙ ИЗ МИРОВ (Сборник НФ 1964 г.)

На операционном столе пилот казался выше ростом, чем человек, которого профессор помнил по газетам, кинофильмам и телевизионным передачам. Продолжительная гипотермия придала его телу холодность и твердость мрамора. Мраморным казалось и его бледное, бескровное лицо с синевой под закрытыми, глубоко запавшими глазами.

Профессор остановил струю ультразвукового душа, вставил под веки увеличительные линзы и подошел к неподвижному телу. Сомнения, опутывавшие его до сих пор, как паутина, внезапно рассеялись. Перед ним был не какой-нибудь еще не виданный в медицинской практике случай, а просто преждевременно погибающий человек. Человек, которого надо было вернуть к жизни.

Ассистент повернул выключатель, и стол принял почти вертикальное положение. Казалось, летчик готов высвободиться из своих магнитных пут и шагнуть на полупрозрачный пол.

— Контакт!

На экране закружился целый рой зеленых искр; постепенно обрисовались очертания поврежденного мозга. Профессор несколько раз изменил угол наблюдения и в конце концов оказался вынужденным признать обоснованность заключений киберностика «Скорой помощи»: часть мозга, соприкасающаяся с центрами памяти, была разрушена.

Запасная клеточная масса ожидала своей очереди в прозрачном вместилище. Она была специально создана по образцу живых клеточек мозга пилота: первая попытка воспроизвести частицу наивысшей формы организации материи. Профессор покосился на нее. До сих пор он производил подобные йересадки только на животных, и результаты не всегда были блестящими.

В зеленоватой полумгле лицо пилота утратило свою неподвижность. Казалось, он спит! Но сердце уже не нагнетало в артерии кровь. Гипотермия сохраняла неустойчивое равновесие на краю пропасти.

Продолжая неотрывно следить за тем, что он видел на экране, профессор натянул на пальцы рук перчатки биоэлектронного комплекса. Скальпели, пинцеты, сшивной инструмент приблизились к разбитому черепу. Казалось, ими управляет их собственная воля, но на самом деле они могли только передавать в движениях нечеловеческой точности каждый оттенок человеческой мысли. И мысль приказала им: «Осторожно, вперед!»

Пересадка превзошла все ожидания, сердце снова безупречно отстукивало бег времени, но пациент как будто не желал поправляться. Чуть-чуть окрепнув, он потребовал диктофон, авторучку и бумагу. Зачем? Все это валялось теперь в углу. Пилот лежал по целым дням неподвижно, молча. Ел мало и без аппетита, отказывался от тонизирующих средств, противился всякой специальной процедуре.

Через две недели профессор зашел к нему в необычный час, уселся подле кровати и без всякой предварительной подготовки открыл наступление:

— Пришел вас побранить!..

— Имеете полное право, — пробурчал пилот, не сводя глаз с потолка. — Вторая жизнь… вечная признательность… и так далее и так далее…

Профессор поудобнее уселся в кресле.

— Вывести меня из себя вам все равно не удастся. У меня нервы крепкие.

Больной внезапно приподнялся на локтях.

— Меня ваши нервы ничуть не интересуют. Как не интересуете и вы!..

«Большой ребенок», — подумал профессор, улыбаясь одними тонкими морщинками в углах рта. Затем негромко, самым обычным тоном сказал:

— А вот вы меня интересуете.

— Знаю: пилот, открывший пять планет.

— И это тоже. Но и человек, который не желает жить…. Мой ассистент уверен, что ваша апатия — результат еще не обнаруженного повреждения. А я лично думаю…

— Я хочу спать, — заявил больной.

Тогда профессор изменил тактику:

— Отлично. От ссоры отказываюсь. Меня настолько утомили журналисты, что вряд ли хватит сил воевать еще и с вами.

— Вы поделились с журналистами вашими предположениями? И они с вами согласились?.. Как же это будет подано? В исчерпывающе ясных заголовках или в форме туманных намеков?

Профессор полез в правый карман, потом в левый и вытащил несколько вечерних газет,

— Если это вас интересует…

Ответа не последовало. Профессор с явным сожалением поднялся с кресла.

— Мне предстоит еще один визит.

…Брошенные на кровать газеты казались нетронутыми. Однако внимательный глаз профессора обнаружил признаки торопливого просмотра. Сложенный в последнюю минуту «Посланец космоса» приоткрывал заголовок статьи, напечатанный на второй странице: «Пилот на пути к выздоровлению». И ниже, жирным шрифтом: «Как сообщил главный врач, жизнь пилота вне всякой опасности. В ближайшем будущем герой космоса сможет возобновить…»

— Вот и час вечернего дождя, — проговорил профессор. — Дождю я обязан своими первыми стихами…

— Вы хотите убедить меня в том, что ваша единственная забота в данный момент — развлекать меня?

— Я хочу убедить вас в том, что ваше лечение и выздоровление — вопрос не только чисто личного порядка!

— Понимаю. Забота творца об увековечении его творения.

Профессор вздрогнул, но остался по-прежнему стоять у окна, наблюдая за тучами, которые готовили самолеты метеорологической службы.

Помолчав, он снова сказал, как будто без всякой связи с прежним разговором:

— В эру Разделения существовал период, именуемый средневековьем…

— У моего отца была замечательная коллекция раковин с? — Центавра, — прервал его пилот.

Тучи образовали уже огромную шапку, подобную гигантской медузе. Самолеты исчезли. Антенна метеорологической станции вспыхнула. Пораженная в сердце, медуза выбросила мириады серебристых шупалец.

— Я не хотел оскорбить вас, — негромко сказал пилот. — Но мой комплекс бесполезности…

— Бесполезности?

— Я родился на борту космического корабля, вылетевшего для исследования системы далекой звезды, — снаряда Барнарда. Это был звездолет героической эпохи. Запуск с земной орбиты, обтекаемая форма, ядерная система двигателей и скорость, которая сегодня кажется нам просто смехотворной. Путь туда и обратно длился почти два десятилетия. Два десятилетия свободного падения с коротким привалом на негостеприимной планете, не имеющей ничего общего с Землей. Два десятилетия в состоянии невесомости…

Героическое это было время… Злейшим врагом космонавта были не метеориты, не космические лучи, а время. Люди ели, спали, проверяли работу аппаратов, а затем… Думаю, именно тогда родилось выражение «убивать время», несмотря на то, что ему приписывают незапамятную давность.

На нашем космическом корабле была микрофильмотека, два спортивных зала, в которых ежедневно перекрывались земные рекорды по прыжкам и метанию.

Меня, однако, гораздо больше привлекали беседы.