Фрэнк Герберт - Барьер Сантароги

Послышались голоса: «Осторожно здесь». «Вези их в клинику, Эд, и не теряй зря времени». «Держите здесь». «Здесь! В этом месте!».

Затем раздался вой сирены, а потом всё перекрыл тяжёлый грохот двигателей грузовиков.

Дейсейн услышал, как позади кареты скорой помощи донёсся голос Паже:

— Хорошо, Эд. Поезжай.

Машина тронулась с места, выехала на улицу, развернулась и начала набирать скорость. Дейсейн посмотрел на водителя и узнал одного из служащих станции техобслуживания, потом бросил взгляд назад.

Там, согнувшись, Паже занимался ранами юноши.

— Он очень плох? — спросил Дейсейн.

— Одежда покрывала почти всё тело, — ответил Паже. — Это и спасло. Похоже, благодаря кепке ему удалось защитить лицо от огня, но вот спина сильно обгорела, а также ноги и руки.

Дейсейн пристально посмотрел на юношу.

— Он…

— Мне кажется, мы подоспели вовремя, — поторопился ответить Паже. — Я усыпил его. — Он посмотрел на руки Дейсейна. — Хотите, я и вам сделаю укол?

Дейсейн отрицательно покачал головой.

— Нет.

«Что заставило меня броситься сломя голову спасать его?» — задал себе вопрос Дейсейн. Он действовал чисто инстинктивно. Спасая Гарри, он сам оказался в беспомощном положении. И вот теперь он нуждается в медицинской помощи и едет в машине с двумя сантарожанцами. Дейсейн попытался нащупать то зачаточное шестое чувство, возникавшее в нём благодаря Джасперсу, дававшее ему понимание ситуации, предупреждавшее его об опасности. Он не обнаружил ничего. Кажется, опасность миновала. «Может, именно поэтому я и бросился спасать Гарри! — спросил себя Дейсейн. — Неужели я надеялся умилостивить сантарожанцев, спасая одного из них даже тогда, когда они пытались убить меня?»

— Ещё один несчастный случай, — сказал Паже, и вопросительная нотка в его голосе выдавала его сомнения.

Дейсейн встретился с испытующим взглядом доктора и кивнул.

Карета скорой помощи свернула на улицу, обсаженную деревьями, и Дейсейн узнал широкий фасад клиники Паже цвета коричневой гальки. Они проехали чуть дальше и Свернули на гравиевую дорожку, которая протянулась вдоль высокого забора и проходила под галереей, выступавшей из двухэтажного кирпичного здания.

Несмотря на боль, Дейсейн отметил, что это здание с улицы не видно за забором и зарослями вечнозелёных растений. Наверное, это часть комплекса, в который входит и дом Паже. Во всём этом, казалось, просматривался определённый смысл.

Санитары в белых халатах выкатили тележку из здания, осторожно вынесли обгоревшего юношу из кареты скорой помощи. Паже открыл дверцу со стороны Дейсейна и сказал:

— Вы сможете добраться сами, Джилберт?

— Я… думаю, что да.

Вытянув вперёд руки, Дейсейн выбрался из машины. Всё его внимание было поглощено этим действием и пронзившей его тело резкой болью. Лоб и правую сторону лица невыносимо жгло. Кирпичное здание, вертящиеся стеклянные двери, руки, осторожно направлявшие его, — всё это внезапно показалось каким-то далёким и нереальным.

«Я теряю сознание», — подумал он. Он понимал, что опасно сейчас впасть в бессознательное состояние. Вздрогнув, он понял, что его усадили в кресло на колёсиках и повезли через коридор, окрашенный в зелёный цвет. А после этой мысли всё внутри него взорвалось от непереносимой боли. Ему казалось, что он погружается в благословенный покой забвения, физически ощущает невидимые стены своей темницы, которые были созданы то ли этим бессознательным состоянием, то ли болью.

Яркий свет!

Огни светили повсюду. Дейсейн услышал щёлканье ножниц, бросил взгляд вниз и увидел ножницы в чьих-то руках, разрезавших рукава куртки и рубашки, удалявших кусочки ткани с обгоревшей плоти.

«Это же моя плоть», — подумал Дейсейн. Он оторвал взгляд от ножниц.

Дейсейн почувствовал, как к левому плечу прикоснулось что-то холодное, как что-то кольнуло его. Потом его кожу кто-то начал оттягивать. Он увидел руку, державшую шприц. Самым важным для Дейсейна в этот момент было следить за происходящим. Он видел свет, вернее, его туманное мерцание, в котором появлялись и исчезали руки и лица. Дейсейн почувствовал, что его начинают раздевать. К рукам и лицу приложили что-то холодное, успокаивающее, скользящее.

«Они сделали мне укол, чтобы я потерял сознание», — подумал Дейсейн. Он попытался думать о грозящей ему опасности, когда он окажется полностью беспомощным здесь. Однако он не мог больше оставаться в сознании, не в силах было ворочать мыслями в этом мерцающем тумане.

Он слышал какие-то голоса. Дейсейн попытался сосредоточить своё внимание на них. Кто-то сказал:

— О Господи! У него же в кармане пистолет!

Другой голос:

— Запиши!

По непонятной причине это развеселило Дейсейна, но тело его не хотело смеяться.

И тогда он подумал о своём грузовике, каким он запомнил его в последний раз, — объятом язычками оранжевого пламени. Он вспомнил, что там находились все его записи. Все улики, которые он с трудом собрал здесь, в Сантароге, исчезли в том огне. «Улики? — подумал он. — Записи… размышления…» Всё это ещё оставалось в его памяти, и это можно было восстановить.

«Но все воспоминания погибают вместе со смертью человека!» — подумал он.

Каждую частицу его «я» охватил страх. Он попытался закричать, но не смог выдавить из себя и звука. Он попытался шевельнуться. Мышцы не хотели подчиняться.

Когда наступила темнота, последним, что запомнил Дейсейн, была чья-то рука, поднявшаяся вверх и схватившая его.

11

Проснувшись, Дейсейн начал вспоминать сон — разговор с безликими богами.

«Вздымается навозная куча, и рушатся замки», — вспомнил он фразу, которую говорило во сне какое-то существо, и голос его эхом разливался в замкнутом пространстве. «Вздымается навозная куча, и рушатся замки».

Дейсейну показалось очень важным вспомнить весь этот сон. Да. «Я человек, который пробудился ото сна», — это он пытался втолковать безликим богам. «Я — человек, который пробудился ото сна».

Сон представлялся в его памяти чем-то текучим, каким-то процессом, который был неотделим от его «я», совершавшим в нём безупречные с точки зрения нравственности поступки, но при этом испытывавшим и жестокие муки. И постоянно он чувствовал себя раздражённым и разочарованным чем-то. Он пытался сделать что-то, что изначально было невозможно. И всё-таки, что же он пытался сделать? Ответ ускользал от него.

Дейсейн припомнил руку из темноты, которая предшествовала его сну. У него перехватило дыхание, а глаза широко открылись. Он лежал на кровати в комнате всё с теми же зелёными стенами. За окном слева от него он мог видеть изогнутую красную ветку мадроньи, маслянисто-зелёные листья, голубое небо. И только в этот момент он обрёл ощущения собственного тела: перевязанные руки болезненно заныли, лоб и правая щека тоже были в бинтах. Горло пересохло, а во рту ощущался кислый привкус.