Игорь Денисенко - Ронин

Со стороны деревни Семёновки бодрым шагом и со свернутой под мышкой рясой я вошел в город. Вернее не в сам город, а двигался по окраине, вдоль берега реки. Сначала дошел до реки Зеленая балка. Речушка была не большая но с обрывистыми берегами, поросшими ивой и густыми зарослями шиповника. Чистая прозрачная вода, сквозь которую были видны мальки и мелкие рыбешки снующие стайками, текла неторопливо. Я спустился к воде и набирая её ладонями напился. Жаль. Жаль, что от этой речки в моем времени ничего не останется. Берега замусорят. Устроят тут свалки. Всё что останется от реки это куски оврага заросшие камышом. Большая часть будет закатана асфальтом.

Дойдя до Зеленой балки мне нужно было спуститься, пройти до того места где она впадала в реку Ельню делящую город в будущем на две половины. Но пока город ещё не добрался до этих мест. Он только начинался здесь. Вдоль берега теснились домишки. Покосившиеся бревенчатые срубы росли как грибы. За первым рядом домов будет небольшая роща. Еще не освоенная территория, которая долго останется не освоенной.

Рощу облагородят, причешут, проредят и назовут сквер. На одной лужайке сквера будет красоваться каменная глыба. Как я думал в то время — привозная, завезенная туда специально для декора. Но в тридцатых годах я понял, что ошибся. Она там была всегда.

По крайней мере, довольно продолжительное время. Вот мне и хотелось прежде чем что-либо предпринять в нынешнем городе навестить приметный камень ледникового периода. Уж не знаю почему, но чутьё подсказывало мне, что там должна быть весточка оставленная мне из прошлого в будущее. Точнее весточка из моего будущего в моё прошлое.

Тополиная роща встретила меня словно суженая спросонья, потягиваясь от долгого сна. Весна набирала обороты. Клейкие зеленые листочки уже распустились и тянулись к ласковому теплому солнцу. Деревья стряхнули с себя зимнюю спячку вместе с шелухой почек, крепко налипающей на штиблеты. Вообще-то это были туфли, но по причине изношенности мне их туфлями было назвать неловко, а до говнодавов я их ещё не разносил и надеюсь не разношу. Обмундирование я планировал сменить в первую очередь. Мода на одежду менялась быстро, а выглядеть странно и неуместно я не собирался. Ведь ничто так не привлекает взгляд в людской среде как одежда. Как в том анекдоте. 'По городу шел советский разведчик. По Берлину шел советский разведчик. Его можно было опознать по выправке, по сапогам, и по парашюту, волочащемуся по мостовой'.

Завидев серую глыбу застывшую меж кустов, я вытащил из-за пояса кинжал.

Синмен сан моё намерение конечно бы осудил, но ковырять землю пальцами неприятно. Земля набивается под ногти, под ногти же норовят залезть мелкие камешки и острые щепки. Приходилось. Знаю. Но тогда не было выхода. Отряд карателей прочесывал лес в поисках партизан. Я к партизанам не относился, но попасть под раздачу жуть как не хотелось. Дело было осенью. На сосне не спрячешься. На елку лезть глупо, а жить хотелось. Разгребая руками дерн я со скоростью перепуганной землеройки зарылся в прелую листву с головой. Повезло что собак не было. Нашли бы меня и выковырнули как трюфель. Но то дело прошлого, или будущего. Это смотря с какой точки зрения посмотреть.

Подойдя к камню с Юго-Восточной стороны я заметил ржавую лопату с обломанным черенком. Лопата лежала у куста, шагах в десяти, не доходя до скалы, и своим острием указывала на камень. Вот, же парадокс какой, улыбнулся я, и спасибо сказать некому.

Точнее есть, но говорить спасибо самому себе за предусмотрительность как-то глупо.

В берестяном туеске плотно закрытом тугой деревянной крышкой лежали два листа бумаги, испещренные мелким и неразборчивым почерком. Прочитав послание, я хмыкнул. Помимо основных ключевых моментов моего пребывания в данный период времени, в примечании был совет: А впрочем, поступай как знаешь. Только учти, всё придется изменить. В том числе и это послание'.

Пока папаша Гершензон осматривал мой перстенек без камня. Въедливо и придирчиво, словно поднес я ему не кусочек золота а как минимум бриллиант Сан-Си. Я рассуждал над загадочностью бытия. Вот например, Гершензон был ювелиром и содержателем ломбарда. С сыном его мне приходилось сталкиваться в конце тридцатых годов. А возможно и с прапраправнуком, работающим на телевидении в отделе рекламы и маркетинга. И у всех была хватка и нюх на золото и прибыль. Неужели это передается генетически? Может это и есть Каинова печать? Ведь судя по библии раз Каин убил Авеля, то все мы потомки Каина. Правда, говорят родил Адам ещё сына, которого нарек Сифом. И было Адаму в ту пору 230 лет. Крепкий был прародитель если в 230 лет не только зачать смог, но и родил. И потом говорят, наплодил ещё прорву сынов и дочерей. А нынешние мужики измельчали сынов и дочерей не рожают, а если и рожают то по большей части бредовые идеи. Вот предупреждал же я сам себя о последствиях, записки писал, но демон противоречии толкнул меня на безумный поступок.

Когда Борис Абрамович уже уточнил стоимость перстенька и написав на дощечке мелом мне искомую сумму показывая с милым выражением на лице и как бы извиняясь, что не может дать больше по бедности своей. Я брякнул на стол тяжелую золотую цепочку голландского производства. Звенья тяжело и мягко уложились на миг блеснув в солнечном луче, пробивающемся сквозь тяжелую пыльную штору на окне. Отблеск луча я уловил и в глазах Абрамовича. Цепочка его возбудила. Он разумеется сразу понял, что это золото, а не латунная или бронзовая безделушка. Но тем не менее, собой владел хорошо и взял цепочку в руки с холодным надуманным безразличием. Кого он решил обмануть?

Такие цацки в нашем городе на дороге не валялись и мало кому были по карману. Губернатору конечно, да паре чинам пониже. Но тратить деньги на такие вещи они не рискнут, а если и рискнут, то одевать напоказ не станут. Незавидная судьба для вещи созданной напоказ.

Меж тем изучив цепочку под лупой, и окропив 'святой водой' ювелира, которые используют для проверки золота банальную кислоту, Гершензон поднял свои большие и грустные глаза на меня. Нет. Он совершенно не походил манерами на своего пасынка, а про правнука и говорить нечего. Тот был шумный хамоватый тип подлизывающий начальственные зады без доли скромности и стеснения. Мельчает народ.

— Вы меня удивили господин…э-э…

— Векшин, — представился я, ведь именно на мещанина Векшина Василия Макаровича у меня лежал паспорт в кармане.

— Вещь ваша без сомнения ценная и я бы с удовольствием её приобрел. Но должен признать свою финансовую несостоятельность, — произнес Абрамыч.