Михаил Харитонов - Успех (сборник)

— Ну так уж и с кашей…

— Я говорю о формальной стороне вопроса…

— Как говорили некогда в славном городе Одессе, я с вас удивляюсь. Да нешто мы здесь формалисты какие?

— Ника, я не могу…

— Я много раз демонстрировала тебе, что я умнее тебя. Ты научился мне доверять. Доверься мне и на этот раз. Я требую.

— Ты умнее меня, Ника. Но не умнее наших врачей. Ты понимаешь, что изменение состава лекарств может тебя убить?

— Да, я понимаю. И хочу, чтобы состав был изменён.

— Ника. Мы все тут больны. Неизлечимо. Ты же не надеешься?

— На что? Стать здоровой? Нет, разумеется. Но кое-что поправить можно. Владик, я изучила всю основную литературу, касающуюся моих болезней. Я также изучила те средства, которыми меня пичкают местные лекаришки. И кое-что нашла. Это мелочь, но она для меня важна. Та смесь лекарств, которая мне назначена, имеет ряд побочных эффектов. В частности, выпадение волос. В детстве, когда я была здоровой, у меня были золотистые волосы, очень красивые. Мама делала мне косичку, а я любила хвостики. Я хочу назад свои волосы.

— Любое изменение лекарственной смеси ведёт к непредсказуемым эффектам.

— Отговорка глупцов. Для тебя, может быть, эти эффекты непредсказуемы. Для меня нет.

— Ты обращалась с этим в медблок?

— Разумеется, нет, кретин. Тогда я должна была бы признаться, что залезла на их сервер. К тому же они меня не послушают.

— Почему?

— Они считают нас детьми. Талантливыми, да, но детьми.

— Ника, если у тебя получится, то что?

— Ты хочешь сказать, что они это увидят? Да, конечно. У меня начнут расти волосы, это будет заметно. Но победителей не судят. Я обнаружила их профессиональную ошибку. Насколько я знаю, это может вызывать скандал. Они не захотят скандала, и оставят мне мои волосы. И не исключат.

— Почему ты хочешь, чтобы это сделал я?

— Потому что, скорее всего, тебя засекут. Изменение содержимого медицинской базы — это почти преступление. Того, кто это сделал, исключат из школы. Я не хочу быть исключённой. У меня есть будущее. Например, в психологии. Я не хочу потерять своё будущее, Владим.

— Ты жертвуешь мной?

— Да. Правда, есть маленький шанс, что всё пройдёт гладко, но я бы на твоём месте на это не рассчитывала.

— Твои волосы тебе дороже, чем я?

— Конечно. Мои волосы — это часть меня. Ты — нет.

— Почему ты думаешь, что я сделаю это?

— Потому что ты этого хочешь. Пожертвовать собой ради меня. Я знаю, что это так. Я сама воспитала в тебе это желание.

— Если меня выгонят, я не закончу образование. И надежды на работу у меня не будет.

— Да. Тебе придётся существовать на социальное пособие. Если за три года, которые мне остались до окончания школы, ты не потеряешь формы, я, возможно, возьму тебя на работу к себе. Ты осведомлён о моих планах. Не обольщайся: маловероятно, что ты не опустишься за это время. Ты не самый лучший.

— Возможно.

— Я хочу, чтобы ты всё знал. Я не люблю тебя. Да, я никогда не говорила тебе этого вот так, открыто и честно. Но ты ведь всегда это чувствовал, не правда ли? И ты был согласен на меньшее. Тебя устраивало, что я позволяю тебе себя любить. Какое-то время ты был даже счастлив. Пришло время расплачиваться за своё счастье, мальчишка.

— Мне нравится, когда ты называешь меня мальчишкой.

— Конечно. Тебе нравится быть мягким, податливым, доминируемым. Тонко чувствующим. Слабым, короче говоря. Всё, у меня больше нет времени. Да или нет?

— Давай коды базы.

— Ты меня разочаровал. Я надеялась, что ты всё-таки откажешь мне. Найдёшь в себе силы послать меня подальше. Но это значило бы отказаться от меня самому, а не быть отвергнутым, не так ли?

— Нет. Я делаю это, потому что я люблю Тебя.

— Вздор. Ты ничего не понимаешь в психологии, Владик. Такой человек, как ты, ни за что не откажется от любимого им типа страдания. Тебе нравится любить, быть отвергнутым, и хранить верность. И думать, что отвергнувший всё-таки любит тебя. Или хотя бы начнёт уважать за его муки. Обычный набор глупостей, знаю его наизусть. Открой окно доступа к общей базе интерната.

— Сделал.

— Теперь нажми на кнопку "административный доступ".

— Да.

— Что ты видишь?

— Она требует код доступа.

— Ничего не пиши туда! Сейчас я перехвачу управление.

— Ты долго.

— Жди.

— Я жду.

— Жди.

— Ну?

— Не нукай. Вот. Теперь просто нажми ввод.

— Опять хочет код доступа.

— Снова ввод.

— Что теперь?

— Что ты видишь?

— Ничего пока.

— Идёт проверка целостности базы. Жди…

— Что он там?

— Ай-ай-ай, Викуся, как нехорошо ты делаешь! Что это ты подсунула бедному влюблённому мальчику?

— То самое и подсунула. Прав ты был, Аркадьевич.

— Ну дык! Я в таких случаях говорю…

— Она всегда может сослаться на то, что просто ошиблась.

— Ну да. А мы её за ушко да на солнышко.

— Она знает. Но на самом деле её это не интересует. На самом деле она хочет…

— Понимаю, понимаю… Натан Аркадьевич! Может, брать их?

— Ну, давай. Высылай своих архаровцев. Пусть привезут сюда голубчика тёпленьким. И побыстрее. Мало ли что.

— Да всё нормально будет.

— А её просто вызови.

— Придёт?

— Куда денется? Придёт, голуба. Ещё и рыдать тут будет.

— Уверен?

— Ну, не то чтобы уверен. Но чует моё сердце — без сырости тут не обойдётся.

Единственное, чего Владиму никак не удавалось — это изобразить удивление. Когда открылась дверь, руки санитаров взялись за спинку коляски, и повезли его в директорское крыло, он уже успел закрыть канал связи с медицинской базой. Разумеется, кое-что можно восстановить, но это потребует времени и усилий.

Или они следили за нами с самого начала? Скорее всего, да. Ухищрения Виктории в лучшем случае помогли выгадать час-другой. И совершенно напрасно. Он успел внести изменения в базу. Но у Ники так и не будет своих волос — во всяком случае, до окончания школы. Потому что они сейчас всё восстановят прежнюю номенклатуру назначенных лекарств, и соответствующие тому дозировки.

Может быть, это и к лучшему.

Интересно, сможет ли он из пособия оплачивать доступ в сеть? В таком случае, он смог бы связаться с Юриком, а тот мог бы помочь с текстами курсов. Особенно с математикой. Не стоит терять времени даром…

Он думал о ГМ-анализе, когда его кресло вкатили в кабинет Натана Аркадьевича.

В директорской были все: сам Натан Аркадьевич, Петров, и даже Вень-Борисыч сидел на том же самом месте, что и всегда, перелистывая какие-то бумажки.