Аркадий Стругацкий - Третий глаз

— Подлец, врун, так ты пить сюда пришел! А я ему еще поверила, дура. Ты еще поплатишься, попробуй теперь опоздать или свалить раньше, зараза.

— Ты чего, бабка, ты чего? — пытался остудить ее я. — Ну, пошутил, ну, бывает.

Зверский толчок в шею вынес меня на улицу, прокрутив пару раз в турникете.

Теперь устроит мне царь-попа страшную месть. Кровавыми слезами умоюсь. Или простит. А кучный разум простит, если я не буду впредь, или не успокоится, пока не выпустит в меня целую обойму.

7

Телефонный звонок пролез в ухо и заколотил в перепонку.

— Але, в такую рань только петухи грызло прочищают.

— Давно уже и люди, и петухи честно трудятся. А вчера после пяти честно отдыхали, — это был Косолапов, — пока вы тут портили все, что можно испортить. Даже крышкой потом не прикрыли. Дрыхнет он, видишь ли. Да снежный человек по сравнению с ним — суперинтеллигент эпохи расцвета дворянской культуры. Уже узловик приезжал, менял машину. Ругался, как безумный. И не тому, кстати, что в ней нутро изъедено, а в связи с наглым вскрытием. Последствия мне пришлось на себя взять, возгорание какое-то придумывать.

— Вчера мне плохо от этой дряни стало. Понимать надо.

— Вам от себя дурно, а нам от вас, Антон Антонович. Несправедливо получается. Сдать вас, что ли, куда положено.

— Сдай, не продешеви только. А я там уже был. И, кстати, неплохо устроился — Ярилой, Солнцем.

— Теперь вы до конца дней моих будете меня мучать. Не отправлю вас, переломаете мою жизнь и вверенное имущество, нытьем достанете. А отправлю — станете являться смрадным призраком во сне и наяву. Поэтому сделаю третье, промежуточное, дам вам возможность исчезнуть самому. Вы уж сегодня об отгуле похлопочите.

— Зачем, еще не слишком поздно.

— А затем, Антон Антонович, что мы с вами съездим кое-куда, отдохнем. Жду в два часа подле выезда с автостоянки. Вы и там особенно не маячьте, постойте за кустиком. На лишние вопросы отвечайте кратко: “Пройдите к следующему кусту”. Только увидев меня, выходите с протянутой рукой.

В два часа я встретил Женю за рулем престарелого “козла”. Он был в темных очках, которые сделали из него персонаж плохого фильма про шпионов и разведчиков.

— Не все же вам геройствовать, поделитесь славой. Зря вы себе усы не нарисовали, чтобы от вас враги шарахались. Присаживайтесь, Антон Антонович, маргинальный вы мой человек. Пива, сигару… Не хотите, да? Жаль, вам бы пошло.

— Брось тарахтеть, я на пушки шел, и то не трындел так… — Сказал я с теплой задушевной улыбкой.

— Я, между прочим, посмотрел сетевой дневник. Вы уж слишком интересуетесь мультиполимерами. С другой стороны, слишком много данных архивизировано. Отбросив юношеские мечтания, мы поймем, что их спускают под шумок в никуда. Другое дело, есть архивы более земные. Если помните, лет пять назад еще попадались машины, которые скидывали информацию на магнитные ленты. В одном месте полно такого добра, целые, горелые, всякие.

— Уж не в подвал ли терсходбюро ты меня приглашаешь, Косолапов?

— Оно самое. Я там повыше этажом частенько совещаюсь, как отсталость побороть.

Мне сразу стало неуютно. Я не хочу в авантюру, а с другой стороны, вроде как хочу. Нет, лучше отказаться.

— Ну и что с того, Женя? Ты еще не такой внушительный товарищ, чтобы сказать: “Этот со мной”.

— Не мельтешите, Антон Антонович. Я уже достаточно сообразительный товарищ, чтобы “этого” сделать еще более незаметным. Видите, сидение в моей почти-тойете просто ящик, так и просится в него что-то. А гараж там внутренний, за постом охраны.

— Не, чересчур.

— Ой, ой. Кто это мне говорит. Какие мы стали застенчивые, — Женя сплюнул. — Я думал, вы настоящий, а вы липовый герой.

Он широким жестом открыл сидение.

— Я читаю ваши немногочисленные мысли. Действительно, гроб комфортабельнее, но из него не вылазят.

— Надо еще…

— Не надо. Мы же не в пустыню отправляемся.

Не спрашивая согласия, Женя начал давать мне краткие инструкции. Как добраться из гаража в помещение хранилища, когда можно перебежать с отобранными лентами в машинный зал, где еще пылился ветхий агрегат, который в состоянии с ними работать. А заберет он меня только завтра утром после второго совещания.

— Я вас уверяю, кислорода будет достаточно, — продолжил обработку Косолапое, — только надо уметь отделить его от других газов. Если станете жмуриком по дороге, сами виноваты будете.

— Чего это ты так подозрительно оживился?

— Я, может, тоже за личность стою, — закривлялся он, — но только малость трусоват, малость придурковат, в общем, не то. Вся надежда на вас, Антон Антонович. Публика рукоплещет.

Я влез в отведенную могилу и тут же пожалел, но было поздно, крышка захлопнулась.

— Вот теперь я отыграюсь. Посижу на вашей голове, как вы на моей, — донесся издалека веселый голос.

Какой из газов кислород, действительно трудно было разобраться. К тому же я страдал психически, представляя, что довольный остроумием, Женя привозит меня во двор дурдома. А там скрюченного инспектора, как добытого зверя, привяжут к палке и отнесут к коллегам.

Пришел я в себя от хлопков — это меня лупили по щекам.

— Чем бы еще его оживлять, может, башмаком, — бормотал Женя. — Проснись, красавица, пока не обворовали. И на старт, вас ждут друзья.

Я вывалился из опостылевшего ящика на бетонный пол, навеки сложенный буквой “Г”.

— Вот теперь маскировка хорошая, — похвалил Женя, — вы похожи на гадкую старуху, ведьму. Форма, так сказать, выразила ваше содержание. Терсходбюровцы расслабятся, а Антон Антонович вдруг одному клюкой в пах, другому пяткой по морде.

— Где мы, трепло?

— В гостях у сказки. Гараж, если что-то помните, одноэтажная пристройка к главному зданию. Сейчас мы, наконец, расстанемся. Каждый своей дорожкой пойдет. Я ближе к небу, в конференц-зал, на совещание к моим товарищам. А вы к своим товарищам, паукам и крысам, в подвал. Вообще, держитесь весельчаком, народ это любит. А то от вашего тусклого вида какой-нибудь “новый” человек подумает, что это смерть за ним пришла — срезать в расцвете и разгаре. И последнее. Если вас поймают за хитрую попу мозолистой рукой, то мы с вами не знакомы, не обменивались выкройками, не ходили в оперу. Заранее спасибо. Кстати, учтите, темнота — друг.

Он ушел, посвистывая, а я остался один на один с терсходбюро. Лицо светилось приветливой улыбкой волка, ноги засеменили мелко и быстро, как пропеллер. Не знаю, как это выглядело для окружающих, скорее всего, они были заняты своим. Сезам поддался заклятью и впустил осквернителя информационного праха.