Роман Злотников - Время Вызова. Нужны князья, а не тати

— Точно, Колян, — восторженно выдохнул один из собеседников, — умеешь же ты завернуть…

— То-то, — довольно кивнул Колян, — но нас теперь этим не возьмешь. Мы уже ученые.

— А как же дружба, любовь… наша страна? — внезапно тихо спросила девчонка.

— Страна?! Какая страна?

Крутой скорчил крайне недоуменную рожу, причем именно скорчил, это было понятно всем, кто смотрел на него в этот момент.

— Ну… Россия.

— Вот-вот, я и спрашиваю — какая Россия? Заметь, это не риторический вопрос, а совершенно конкретный. Москва — это одна Россия, а все остальное — совершенно другая. Города — одна Россия, а деревни — другая. Большие города — одна Россия, а маленькие — опять же другая. Русские губернии — опять же одна Россия, а национальные республики — снова другая. Так какую ты имеешь в виду?

— Ну…

— Все! России — нет. Есть МНОГО разных Россий, и единственное, что может нормальный человек, — это сбежать из той России, где ему плохо, в другую, где ему будет хорошо. И все так и делают. А те, кому повезет, вообще сбегают из этой страны. Потому как здесь ловить больше нечего. Россия кончилась. Россия — это шахта, в которой рубят бабло, а живут совсем в другом месте. А тем, кто этого не понял, я скажу — флаг вам в руки и… динамит в жопу. А я — гражданин мира и собираюсь жить там, где мне хорошо, понятно?

Каспар Александрович повернулся к Андрею:

— А вы тоже так считаете, Андрей Альбертович?

Андрей мотнул головой.

— Я — нет.

— И готовы ему возразить?

Андрей покосился на дебелого «крутого» и скривил губы в усмешке:

— А зачем? Разве его возможно переубедить? Он уже все для себя решил. А просто сотрясать воздух… смешно.

Каспар Александрович усмехнулся:

— Вы знаете, на самом деле и его тоже можно… Просто вы еще не способны на это. Пока… но если заняться этим всерьез…

— Ой, да не смешите меня, — начал Андрей. — Этого…

— А вы не торопитесь, — прервал его Каспар Александрович. — Вот смотрите, русских здесь человек двадцать — мизер по сравнению с тремя сотнями немцев, датчан, англичан. Да и вы сами друг другу — никто. Из разных Россий, если цитировать этого молодого человека. — Он кивнул на крутого. — Из Россий, которые разошлись раз и навсегда и теперь уже никогда не смогут быть вместе… Вон тот господин — явно крупный чиновник, вы — бизнесмен, там вон, видите, скорее всего, браток, посмотрите на его цепь, как только шея держит? Ну а наш оратор — явно не браток, те все-таки держат рамку патриотизма, а так, из приблатненных. И явно подумучен нашей бюрократией. Я верно определяю?

— Ну допустим… — осторожно ответил Андрей, ожидая продолжения. И оно последовало. Но совсем не то, которого он ожидал. Каспар Александрович внезапно поднялся и двинулся в угол. К большому проекционному телевизору, у которого вертелись две молоденькие немки. На экране виляла задом Бритни Спирс, а внизу экрана бегущей строкой шел текст, который одна из немок напевала в микрофон с крайне слабой, впрочем, степенью попадания в мелодию. Каспар Александрович легко вскочил на сцену и, подойдя к немке, ловко выдернул у нее из руки микрофон, бросив в ошарашенные глаза «данке шен», а затем повернулся к залу, поднес микрофон к губам и затянул неожиданно сильным голосом, совершенно не обращая внимания на мелодию, льющуюся из динамиков.

Как при лужке, при лужке…

Он сделал короткую паузу, дожидаясь, пока все ошарашенно повернутся в его сторону, и продолжил:

При широком по-оле!При знакомом табуне,Ко-онь гулял на воле!

Он вновь сделал паузу, окинул взглядом всех, о ком они только что говорили с Андреем, и тихо, но как-то очень проникновенно произнес:

— Ну что же вы, РУССКИЕ, подпевайте! — И затянул дальше:

Ты гуляй, гуляй, мой конь.Пока не спойма-аю!Как споймаю — зауздаю шелковой уздо-ою.

Его голос как-то невероятно рос, усиливался, захватывал зал, совершенно заглушая динамики и, постепенно, с каждой новой строчкой к нему присоединялись новые и новые голоса, пока наконец мощный хор мужских и женских голосов не заполнил весь зал, и не вырвался наружу, и не полетел над морем, над горами, над всей Туретчиной.

А я в хату не пойду, пойду во светлицу,Разбужу я крепким сном спящую девицу!

«Браток» пел, надсаживаясь, напрягая горло и морща кожу на наголо бритом черепе, будто штангу поднимал. «Крутой» засунул два пальца в рот и самозабвенно свистел, выводя такие рулады, что сидящие рядом немцы болезненно морщились и прикрывали уши руками. Крупный чиновник воодушевленно размахивал руками.

А наутро все село, вся деревня зна-ала,Как казачка казака крепко целовала.

Песня кончилась. Андрей замолчал и вытер пот. Он и сам не почувствовал, как вспотел. Вроде как и не собирался петь, а ведь захватило!

— Еще! — заорал вдруг «браток».

— Ага, еще давай! — тут же присоединился «крутой».

— Просим, просим! — захлопал в ладоши чиновник. Каспар Александрович улыбнулся и снова поднес микрофон к губам:

Как на вольный Терек, на широкий берегВыгнали казаки сорок тысяч лошадей.И покрылся берег, и покрылся ТерекСотнями порубанных, пострелянных людей.

И несколько десятков, а то и сотен глоток (поскольку за это время в бар успели сбежаться те, кто услышал знакомую мелодию, чуть ли не со всего побережья) слаженно взревели:

Любо, братцы, любо,Любо, братцы, жить!С нашим атаманомНе приходится тужить!

После того вечера и до самого отъезда Андрея немцы, англичане или иные иностранцы, встретив кого из русских, считали своим долгом остановиться и, закатив глаза либо задрав большой палец, непременно выразить свое восхищение, пробормотав: «Я, я! Руссиш — дас ист фантастиш!» или «Йес! Рашен — бьютифул, вау!» А все, в том числе и тот «крутой», краснели от удовольствия и выпячивали грудь, мол, знай наших — могем, если захотим!

На следующий день Каспар Александрович улетал обратно. Андрей вышел проводить его к подъезду отеля.

— Увы, Андрей Альбертович, и рад бы еще остаться с вами поболтать, очень у нас с вами душевно все сложилось, но не могу — дела…

— А кем вы работаете, Каспар Александрович? — поинтересовался Андрей.

— Я-то? Я методолог. Всего лишь…

— Методолог? — озадаченно переспросил Андрей.

— Да-да… нет, не методист, а методолог. Препарирую, так сказать, черепа. Только не реально, с пилкой в руках, а виртуально. Мы, методологи, занимаемся методологией мышления, то есть разбираемся, что это такое и как оно происходит.