Наталья Баранова - Игры с судьбой. Книга первая

Дрогнула рука у мальчишки, ударил ножом в полную силу по столешнице, блеснули глаза стальным отблеском.

— Не бесись, — проговорил Да-Деган спокойно. — Не нравлюсь я тебе, уйти хочешь, так собирайся.

— Уже?

— Уже.

Встретились взгляды, словно два клинка во время поединка. Вскочив на ноги, с стремительностью пули вылетел мальчишка в соседнюю комнату.

Да-Деган подошел к зеркалу, посмотрел на себя, усмехнулся криво отражению. Если б не знать, сколько лет на самом деле минуло — что ж, можно посчитать ровесником собственному внуку. Только глаза могут выдать возраст. Этот тяжелый, давящий, уставший взгляд, так контрастирующий с легкомысленными завитками волос и развевающимся сиянием ирнуальского шелка.

Скривить бы губы, сплюнуть в сторону, да уже стоит на пороге, наблюдая Рокше. Иридэ! Его Иридэ.

Собраны волосы в длинный хвост, сменены домашние туфли на невысокие сапожки, плотно охватившие щиколотки. И грация кошки в каждом движении — ленивая грация сильного юного зверя. Да и как иначе?

И только усмехнуться, осознав. И в жилах этого мальчишки течет кровь воинов Эрмэ. Кровь Ордо. И никуда от голоса крови не деться.

— Ну, что, пойдем, — проговорил Да-Деган, застегивая последнюю пуговку воротника, плотно охватившего шею.

Тихим шагом по лестнице, не будя чуткого эхо. Чуть поодаль держится охрана — декоративные, сплошь из мышц и сухожилий, с пронзительными взглядами, мальчики — бодигарды. Толку от них… Но статус обязывает.

А вечер тих. Теплый ветер колышет серебристые высокие облака. Невесомым дождем падает свет фонарей и далеких звезд. Нагреты за день, пропитаны потоком солнечного тепла старинные плиты мраморных улиц.

Располагает вечер к неспешным прогулкам, к долгому любованию небесами, к легкому флирту, к искренней и пламенной любви. Не располагает лишь к расставанию. Отчего не плачет небо дождем? Отчего не срывает вихрь с высоких крон листья? Отчего не забирается под складки одежды, выдувая остатки тепла?

Нет, ласкает, словно желает утешить. В каждом прикосновении нега и тайна. Целует ветер его лицо. Каждое прикосновение как вздох любимой женщины, восторженно смотрящей в его глаза. Каждый миг полон золотого тепла.

Улыбнуться, чуть грустя, но не держа на сердце обид, сказав себе: «Ты все решил сам».

Скосив взгляд, посмотреть на юношу, шагающего рядом. В серых глазах — мечта. И надежда. Как нахлынула волною горечь, так и ушла не оставив следа, словно чужие чаяния захватили душу.

И каждый шаг — навстречу новому, неизведанному, отказываясь от трудностей прошлого, не думая о дурном.

— Рад, Рокше?

Короткий кивок головы в ответ, и слабая, не жалящая ядом улыбка; немного тепла во взгляде, легкий вздох. Так мало! Так много!!! Не променять этого взгляда и улыбки на все сокровища мира. И оттаивает лед, панцирем защищавший сердце, кипятком греет лицо и щеки и горло.

— Ты на самом деле отправишь всех рабов в Лигу? Ты не шутил, господин?

— Я никогда не шучу такими вещами.

Молчание. Свет фонарей, падающий снежными хлопьями. Серые силуэты внушительных зданий. Словно железное кружево — пролеты мостов переброшенных через извилистую речушку. Аромат золота. Запах наживы.

— Я постараюсь приехать к тебе, господин….

— Уже не господин, Рокше. Ты мне не раб. Я тебе не хозяин. Почти.

— Но как же…

— Зови меня «Дагги». Я не обижусь.

И снова улыбка в уголках губ. Краткая остановка, прямой взгляд глаза в глаза. И что такого ищет серый взгляд за оболочкой юного фигляра? Что пытается углядеть, и поймать, выловив как золотую рыбку? Разве понять?

— Хэй, Раттера!

Там где и договаривались, вся троица — Гай, Хаттами, Язид. Дежурные приветствия, взгляды, бросаемые украдкой. Разговоры ни о чем — о погоде и политике, о курсах продаж, поверхностные, неглубокие. И стелется под ногами мраморными плитами тротуар. Ведет мощеная тропинка через ухоженный сад со статуями богов и героев, мимо глубокого грота и пруда с черной водой, на которой качаются звезды белых лилий.

Когда-то он пел в этом саду, и знать Раст-Танхам восторженно внимала его голосу. И статуи и камни были свидетелями. Давно.

Когда-то он пил в доме префекта вино и сыпал острыми искристыми словами, убеждая в том, чего просто не могло быть. «Мы с вами — одной крови». Соблазнял и манил, звал на службу Лиге и дивовался, глядя на страх тщательно укрытый за наглухо застегнутым воротничком. Знать бы тогда об Эрмэ, не пришлось бы удивляться страху в глазах.

Отогнав воспоминания, посмотрел на Рокше. Та ж порода у мальчишки, что у него самого. Так же ступает неслышной поступью, дерзко выставив вперед подбородок. Так же вдохновенно сияют глаза. И рыжее золото волос выдает ту же, лисью, породу.

А в доме префекта сияют люстры, выметая мрак. И вышколенные слуги корректны до омерзения, предупредительны до оскомины, вежливо провожая гостей в кабинет.

Сияют люстры, плывет реальность. Шелест бумаг, словно шорох листвы над водою. Очнуться б от наваждения, но оно не проходит. Свершается, словно б во сне. И ставит рука замысловатый вензель на официальных бумагах, раз за разом повторяя одно и тоже…

Отрезав — не приклеишь обратно.

А после него — очередь Язида Эль Эмрана и свидетелей.

И закончив церемониал, только и осталось — поклониться и уйти, раствориться солью в воде улочек Аято.

Странно было на душе — и тепло и пусто. Словно снизошло успокоение. Что сбылось — не переделать заново.

Вспомнилось, словно в яви было — маленькая хижина на краю села, почти отвесный склон, поток рычащий в глубине. Как металась, как плакала, запертая в теснине вода!

Ветры свободно входили в щели, разгоняя тепло очага. А как пели они в скалах? И каким, пронзительным было небо над крышей его дома?

Где тот мир? Где его родина — бог весть. Оторвал ветер корни от почвы, повлек в сияющую даль. Сколько миров подарил взамен? Но истоков своих все равно не забыть.

Как забыть вкус молока и хлеба? Первоцветы в лугах? Странные сказки отца? Не о завоевателях и царях — о людях, которым покорились небеса, живущих в вышине около разных звезд. Разве можно было поверить в реальность сказки? Оказалось же правдою. Как и то, что звезды — сонмы горячих чужих и далеких солнц. Близких звезд!

Разве когда-то в двенадцать лет, он, молодой зверек, певший, вторя ветру и солнцу, мог поверить, что сказка войдет в его жизнь? Разве веришь в такое?

Мир, его мир, как убог он был и буен! Вспоминая — откреститься, покачав головой. Стылый мир. Закрытый Сектор. Не ведет с подобными мирами дел Лига, лишь Стратеги вживаются в чуждую жизнь, прорастают корнями, меняя его облик до неузнаваемости, выводя из тьмы к свету.