Томаш Колодзейчак - Последнее решение

Рамзес Тиволи взвыл. Из прокушенной губы снова заструилась кровь, капая на ковер и смешиваясь с кровью, засохшей на концах серебряных нитей из разорванного глаза Дины, его сестры.

2

Разбудил Дину странный запах. Она просветлила изображение и застонала от боли. Поврежденные нервы глаза все еще бурно реагировали на свет. Непроизвольно она коснулась рукой толстого слоя повязки, прикрывающей почти половину лица.

Она лежала на твердой и неудобной постели, прикрытая лишь старым, видавшим виды одеялом. Под головой – свернутая курточка. Этим «спартанским» удобствам никак не соответствовал медицинский автомат, стоящий рядом с кроватью и непрерывно отслеживающий состояние девушки. Она долго не могла понять, какой аромат чувствует, запах казался одновременно и волнующим и знакомым.

Она откинула одеяло и медленно присела на край кровати. Медицинский автомат услужливо отстранился, уступая ей место.

В небольшой комнатке, кроме ее кровати и медробота, стоял еще низкий столик, несколько шкафов и стульев, а стены были задрапированы светло-зелеными вьюнами, усеянными цветами. Через одно окно без стекла вливался яркий свет. Дина опустила ноги на холодный пол. Запах усилился.

– Как ты себя чувствуешь? – Она услышала шелест ткани. Костлявая рука отвела занавес, заслоняющий дверь в комнату, и тут же появилось характерное лицо Вердекса де Вердекса.

– Что это за запах? – спросила она, потянув носом. – Я его знаю, но не могу вспомнить…

– Эх ты, жертва технологии. – Вердекс улыбнулся, что, увы, не добавило ему красоты. – Костер. Дым костра и аромат жареного мяса. Когда-нибудь пробовала?

– Да, – буркнула она. – Но из, подогревателя.

– Значит, не пробовала. Как ты себя чувствуешь? – повторил он.

– Больной. Несчастной. Взбешенной. – Она замялась, но тут же добавила: – И в безопасности.

– Надеюсь. Пойдем, теперь тебе надо много есть. После обеда снимем бинты, и автомед проведет нужные тесты. – Он помог Дине подняться с кровати и, легко поддерживая, вывел из комнаты. Пройдя короткий коридор, они вышли из дома.

Солнце ударило в единственный глаз Дины. Она понизила степень восприятия и снова почувствовала боль. Неожиданно вспотела, и у нее зашумело в ушах. Она упала бы, если б Вердекс не поддержал.

– В чем дело? Дыши глубже! Глубже!

– Ничего… все это меня немного… Я сильно чувствую каждый импульс, простонала она. – Знаешь, на меня очень действует боль.

– Не волнуйся, я с тобой. На меня тоже. Очень сильно. Возможно, потому меня и не взяли…

Она чувствовала, как силы понемногу возвращаются. Отпустила Вердекса и ладонью отерла со лба крупные капли пота.

– Пожалуй, мне и верно надо поесть, – сказала она, направляясь к костру, где сидело трое мужчин, то и дело накалывавших на заостренные палочки кусочки мяса и клавшие его в огонь.

– Чувствуешь запах? – Вердекс де Вердекс взял у одного из них почти обжаренную порцию, подсунул Дине. – У-у-у! Как пахнет! Угощайся.

– Действительно интересно, – ответила она, откусывая маленький кусочек мяса в уверенности, что оно не годится в пищу. Мясо было жирное, обжаренное и пачкало пальцы. Однако очень ей понравилось. Может, потому, что она была чудовищно голодна.

– Ибо только мы, дикари, жарим мясо на костре, а искусство это давно утрачено.

– Открой в Калантэ кабачок с такими яствами, и у тебя отбоя не будет от клиентов. Толпы, поверь мне, толпы.

– Я не люблю толпу, – серьезно ответил Вердекс. Спустя минуту на его лице появилось нормальное или, скорее, – ненормальное выражение. – Толпы людей ведут себя как крысы, как загнанные в лабораторные клетки крысы. Я предпочитаю жить так, как живу здесь. Только друзья.

– И едва знакомая женщина.

– Время продолжительности знакомства не имеет ничего общего с дружбой, Среброокая. Каждый, приходящий сюда с добрым сердцем и чистой совестью, мой друг.

– У меня сердце не доброе. А о совести лучше и не вспоминать.

День был теплый, вдобавок от костра бил сильный жар. Дина почувствовала, как начало припекать перевязанную щеку.

– Я немножко отодвинусь. Ну, так как там с дружбой-то?

– Я знаю тебя давно. – Вердекс опустился рядом, так что она чувствовала его запах, удивительную смесь пота, дыма и вплетенный в это тонкий аромат косметики. От Вердекса пахло хорошо. Только вот выглядел он ужасно. Но именно к нему она решила бежать. Тогда, в тот день, после того, что произошло… Она приехала глиттером в Пооороз, остальную часть пути прошла пешком. Сама не помнила как. Она была слишком взбудоражена и оглушена случившимся. Отчаянно искала помощи. И одиночества. Хотела убежать. Поэтому не пошла в больницу. Там бы ее сразу же засекли и – кто знает, может, Рамзесу пришлось бы ее задержать. А потом отдать тому…

Нет! Она убежала сюда, на зараженный пустырь, к человеку, который был явно сумасшедшим и которого окружали такие же сумасшедшие. Здесь она почувствовала себя в безопасности.

Тут ее признали, не интересуясь тем, как она выглядит, во что одета, поднимается ли по служебной лестнице ее брат, или же он тоже получил пинок и где-то затаился.

Она взяла стакан с теплым напитком. Взглянула на Вердекса де Вердекса.

– Не боишься, что меня будут искать? И при этом нанесут вред тебе, твоим людям либо святилищу?

– Среброокая, Среброокая, неужто ты думаешь, что на этом свете есть что-то такое, что еще может меня испугать? – Вердекс резко задрал рубашку. На мгновение мелькнули шрамы, покрывавшие все его тело. – Они мучили меня парниками целую неделю. То есть, я думаю, это была неделя, но голову на отсечение не дам, потому что потерял счет времени.

– Ты все еще страдаешь?

– Иногда. Когда очень устаю или не выспался, тогда зародыши парников начинают въедаться мне в тело, испуская одновременно запретную информацию. Я знаю, что такое боль.

– Когда это было? Кто это сделал?

– Когда? Кто? Как? Разве важно, скажи, разве важно, кто меня похитил, кто пытал, кто помог бежать? Так было. Это записано в скрижалях богов. Им я принес жертву.

– Истину следует изрекать, – спокойно ответила она. – Истину следует выслушивать.

Он замолчал. Смотрел на него огромными без радужниц глазами, отблески пламени-играли на его блестящем, глянцевитом черепе.

– Да? Ну, так послушай мой рассказ, Среброокая. О том, как нас превратили в быдло, в скотов. Послушай!

Вердекс де Вердекс рассказывал странно. Начинал одновременно несколько линий, сосредоточивался на малозначительных моментах, забывал о самом главном. У него перемешивались времена и места. Он обращался к богам и изобретал полные пафоса метафоры. Однако несмотря на эти усложнения, Дина понемногу начинала улавливать суть повествования, выстраивать логический ряд.