Дмитрий Володихин - «Если», 2008 № 11
— Минутку, — сообразил я. — В контактных линзах… В розовых?
— Почему обязательно в розовых? В каких хотите.
— Да нет, просто сегодня утром…
И я рассказал про встреченное мною в сквере розовоглазое чудо.
— А, так это бот, — сказали мне.
— Бот?..
Труадий Петрович участия в беседе не принимал. Благостно оглядывал гостей и со снисходительной улыбкой кивал. Пусть поговорят.
— Позвольте… — растерянно произнес я. — Насколько мне известно, бот — это программа, выдающая себя за человека. Но ведь она только в Интернете живет…
— Уже не только.
Бред какой-то! Я поморщился и размял виски кончиками пальцев.
— Сейчас объясню, — смиловался адвокат. — Идет человек по улице. В глазах у него — контактные линзы, в ушах — динамики, на каждой ноге — шагомер.
— Ну?..
— Идет и смотрит фильм. Или в компьютерную игрушку режется.
— Там еще один проводок был, извините, в ширинку заправлен…
— Значит, порнуху смотрит.
— Так что ж он, вслепую, получается, идет?
— Почему вслепую? У него автопилот. С картой. Вовремя подскажет: свернуть влево, свернуть вправо…
— А допустим, на красный свет?
— Выдаст предупредиловку: «Стоп! Красный свет!»
— А распознавалка?
— И распознавалка встроена.
— Нет уж! — капризно объявила обезьяноненавистница Лера. — Если смотреть фильм, то на диване, с комфортом, в кайф. А это, я не знаю…
— А некогда с комфортом! — возразили ей. — Я вот в последнее время только аудиокниги и покупаю. Когда читать? А так: едешь — и слушаешь… между делом…
— Да, но проводки! — сказал я. — Как вообще можно с проводками в глазах…
— А у него что, линзы с проводками были?
— Ну да!
— Неолит, — вздохнул кто-то. — Сейчас уже таких не делают.
— А может, это вообще был не бот, — задумчиво предположил адвокат.
— Как это?!
— Так. Прикидывался. Помните, когда только-только сотовики появились? Ну и кое-кто из лохов под крутизну косил. Подберет сломанный телефон и делает вид, что кому-то звонит. Чтоб люди завидовали. Потеха…
— Неужели и такое было?
— Было, было… А теперь вот ботов из себя корчат.
— М-да… — скептически изрек Труадий Петрович, и беседа прервалась. Гости и домочадцы ожидающе повернулись к хозяину.
— Ты же всех задолбал! — кричала Ева, с яростью креня штурвал своей «мазды».
На поворотах меня то вдавливало в дверцу, то прижимало к супруге.
Спаси, сохрани и помилуй нас, Господи, от обезумевшей женщины за рулем! Хорошо еще, асфальты сухие, а то бы и вовсе беда.
Сам я машину не вожу и вообще боюсь всего четырехколесного.
— Я зачем тебя туда взяла?..
Да, кстати, зачем?
— Я хотела показать тебе порядочных людей! Ты же одичал за два года в этой своей богадельне! Среди недоумков! Среди неудачников! Среди всяких… бабулек-дедулек! Ты сам стал как старый дед! Ты — пенсионер, понимаешь? Пенсионер без пенсии!..
Что ж, святые слова. Возразить мне было нечего. Но даже бы если было, поди возрази! Еще взбеленится окончательно да врежется куда-нибудь!
— Ты хоть на дорогу смотри… — взмолился я, но услышан не был.
— Приколы эти насчет крещения обезьян! Что за кощунство?..
— Тоже, что ли, в «подсвечники» подалась? — опрометчиво спросил я.
Скорость возросла. Вспомнилось, что место справа от водителя называется в просторечии сиденьем смертника.
— При чем тут это? — кричала Ева. — Сейчас такое время, что приличный человек просто обязан быть верующим! Обязан! Если ты атеист, тебя ни одна солидная фирма на работу не примет!..
Ну и глупо. Допустим, солидная фирма дорожит своей честью и не желает принимать на работу жуликов. Но в таком случае жулик должен быть идиотом, чтобы объявить себя атеистом! Так или нет?
— Ты с кем говорил? — кричала Ева. — Ты хоть знаешь вообще, с кем ты говорил? Ты же ему весь вечер слова не давал сказать! А у него память, как у слона, он все сто лет помнит!..
В следующий поворот она вписалась, визжа покрышками.
— Останови… — не выдержав, попросил я.
— В чем дело?
— Мне плохо…
Мне уже действительно было плохо. Ева поспешно затормозила. То ли за меня испугалась, то ли за чистоту салона. Дождавшись полной остановки колес, я отстегнул ремень безопасности и выбрался наружу. Постоял, успокаиваясь. В принципе, мы находились уже в двух шагах от дома. Пересечь ночной пустырь — окажешься почти у подъезда.
Я захлопнул дверцу и двинулся по извилистой, едва различимой тропинке.
— Ты куда?!
— Домой! — не останавливаясь, бросил я через плечо.
В следующий миг нога моя ушла в пустоту, и я полетел в непроглядную бездонную тьму, впоследствии оказавшуюся довольно глубокой траншеей, по дну которой пролегала недавно отремонтированная труба.
Глава четвертая
Грянулся дурак оземь и обернулся инвалидом второй группы.
Русская народная сказка.
Нет, насчет инвалидности я, конечно, малость загнул. За перелом руки, пусть даже и в двух местах, кто мне ее даст, инвалидность?
Все-таки удивительная женщина Ева. А может быть, все они, женщины, в этом смысле удивительны. Целый вечер, вспомните, орала на меня и шипела из-за какой-то, прости Господи, ерунды, а стоило мне сверзиться в траншею — будто подменили бабу! Стиснув зубы, ни разу не попрекнув, отвезла в больничный комлекс, подняла на уши всю травматологию (а час ночи, между прочим), чуть ли не профессора из дому вытребовала…
А еще говорят, каков в малом — таков и в большом! По моим наблюдениям, как раз наоборот.
Зато теперь почти не навещает. Некогда, надо полагать. Дела.
Меня это, если по-честному, устраивает. Во-первых, отсрочка. Не нужно дергаться, не нужно суетиться. Мне, знаете, настолько дороги мои проблемы, что я их даже и решать не хочу.
Во-вторых, есть возможность отдохнуть от этого вконец осточертевшего мира. Вернее, так мне поначалу казалось. Но в палате пять коек, три из них заняты такими же недоломками, как и я. Одна, слава богу, пустая. Не знаю, правда, надолго ли. И каждый из травмированных очень любит поговорить. Кем-то из них обо мне было сказано буквально так:
— Сидит, молчит — отдыхать мешает…
Вчера принялись конаться, кто с какой высоты летел.
— Со второго? Салага! Я с шестого навернулся! С шестого!
— И всего один перелом?
— Так я ж в расслабоне падал!
Выпытав подробности моего увечья, пренебрежительно хмыкнули. Траншея! Ниже уровня земли.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});