Андрей Саломатов - Проделки Джинна (авторский сборник)

Зайцев не успел ничего сделать, как появилась Танька с миской дымящейся картошки и большим кувшином. Она подползла по–змеиному бесшумно, и Алексей едва успел спрятать нож под лежанку. Он сделал вид, что почесал ногу, затем растянулся во весь рост и заложил руки за голову.

— Я вина принесла. Хошь? — спросила Танька и поставила кувшин у стены.

— Нет–нет, — быстро ответил Зайцев. Он уже почувствовал запах кудияровской самогонки, и от воспоминания о ней его едва не стошнило. Убери эту гадость. Вино! — язвительно выдавил он из себя. — Отнеси назад. Вонять здесь ещё будет.

— Как хошь, а я выпью, — нисколько не обидевшись, сказала Танька. — А исть–то будешь?

— Исть буду, — согласился Алексей.

Зайцев уже разработал план побега, и теперь оставалось лишь дождаться следующего исчезновения хозяйки норы. Первоначально он собирался проследовать за Танькой, когда она отправится в трактир, но быстро отказался от этой идеи. Угнаться за кудияровкой с разбитыми локтями и коленями было невозможно. Тем более, что на пути им обязательно повстречались бы её соплеменники. Второй вариант был более простым, но слишком темным. Вернее, Алексей не представлял, насколько он осуществим. Подползая к сортиру, слева от себя он почувствовал слабое движение воздуха и понял, что двигаться надо туда, откуда тянет сквозняком. Далеко ли выход на поверхность или близко, Зайцев не знал. Градостроительские особенности кудияровского поселения не были ему известны. Единственной надеждой Алексея было то, что общественный сортир для лучшей вентиляции могли поместить где–то рядом с лазом.

Демонстрировать свое смирение Зайцев решил добросовестно, иначе фальшь только насторожила бы Таньку. Правда, его смущало одно обстоятельство: хозяйка могла неправильно истолковать его покорность и начать навязывать пленнику те отношения, о которых он не мог думать без ужаса и отвращения.

После скудной трапезы время снова потянулось так медленно, будто у кудияровцев его не существовало вовсе. Здесь день не сменял ночь, а ночь день. Алексей не удивился бы, если как Одиссей узнал бы, что с тех пор, как он покинул Разгульное, прошло не несколько суток, а пять–шесть лет. Минута здесь явно равнялась не шестидесяти секундам, а час — не шестидесяти минутам. Мера времени в подземелье как–будто устанавливалась самостоятельно, произвольно, и угадать, каким по продолжительности будет следующий отрезок, было невозможно. Начало его размывалось безумно тягостным ожиданием конца, конец невозможно было представить из–за бессмысленности настоящего, а настоящее казалось безграничным из–за отсутствия начала и конца. Таким образом, круг замыкался как лента Мебиуса, и единственным спасением от этой метафизической напасти было не дать пропасть ощущению бега времени, запустить внутренние часы и следить, чтобы они не остановились.

Проснувшись в очередной раз, Зайцев почувствовал, что хозяйка гладит его по животу. Он хотел было отбросить её руку, но сдержался и повторил однажды сказанное вранье:

— Там наверху у меня есть жена. Я не могу так… быстро.

— Мишка сказывал, у стояков жен не бывает, — горячо прошептала Танька, но все же руку убрала. — Сказывал, черти вы. Сверху падаете людей смущать.

— Много он знает, — ответил Алексей. — Черти разве сверху падают? Тогда уж ангелы. Бог–то ваш где обретается? Наверху.

— Нет, — неожиданно возразила Танька. — Бог в земле живет, под нами.

«Интересно, — подумал Зайцев. — А если бы судьба загнала их на деревья, где бы жил бог? Неисповедимы пути твои, господи, — внутренне усмехнулся он. — И куда ты только не помещал себя изобретательным человечьим умом.»

— А что же ты меня, черта… — Алексей хотел было сказать «домогаешься», но смягчил вопрос: — Что же ты меня приютила? Грех ведь это.

— Грех не приютить, — назидательно проговорила Танька.

— Так, черта же, — не отставал Зайцев.

— Черта тоже Бог сотворил. Тоже дитя его. Чичас вот черт, а потом, глядишь, человеком сделался.

«Забавная философия, — подумал Алексей и отвернулся к стене. — Очень по–русски. Да, пропади она пропадом эта страна, где ангелы и черти спокойно кочуют с неба не землю и наоборот. Только привыкнешь голову задирать, а там уже Сатана обосновался.»

— А Мишка ваш кто? — поинтересовался он.

— Дурачок, — ответила Танька.

— Это понятно. Почему у него руки и ноги целы?

— Дома сидит, — пояснила хозяйка.

— Может, он тоже стояк? — машинально почесывая голову, просто так спросил Зайцев. Танька промолчала, но, очевидно, почувствовав в этом примере собственную пользу, через некоторое время ответила:

— Был стояк. А вон вышел весь, человеком сделался.

«Вот паразит! — про себя возмутился Алексей. — Небось какой–нибудь сбежавший уголовник или дезертир. Отсиживается. Господи, нашел, где прятаться! А ведь он знает, что такое Устав, и специально кудияровцам головы морочит. Дурачок, а понял, чем их приручить. Все правильно, дикарям нужны такие книги, которые невозможно ни понять, ни прочитать. Неважно, что в ней написано. Тайна и незнание — основа любой религии. Харю бы начистить этому бесноватому философу. Как земляной червь рыхлит мозги кудияровцев и сам же потом сеет черт знает что.»

— А за что же бог гневается на вас, если вы богоносцы? — задал каверзный вопрос Зайцев.

— Предали потому что, — со вздохом ответила Танька. — Сказывают, дерево у нас в Кудияровке стояло. Плоды на нем росли очень вкусные, а исть нельзя было. Бог не велел. Ан нет, нашлись ослушники. Поели, вот и пришли лихие люди…

— Все–все–все, хватит, — раздраженно остановил её Алексей. В устах кудияровки рассказ о Древе Познания выглядел столь нелепо и не ко времени, что Зайцев не выдержал. «Прав был Юнг, — закрыв глаза, с тоской подумал он. — Как люди жили, так и продолжают жить первобытным умом и не собираются меняться. А ницшеанский правильно умозаключающий человек — фантазия несчастного одиночки, придуманная от отчаяния и ненависти к идиотизму.»

Зайцева все более охватывала злость. Разговор с Танькой был ему до отвращения скучен, спать не хотелось, а молча лежать он опасался кудияровка все настойчивее оглаживала его, и все явственнее в её приставаниях ощущалась безапеляционность хозяйки положения. Кроме того, Алексей понял, что боится её, как боятся крупное животное, не зная его повадок. Дожидаться следующей кормежки становилось невмоготу, возвращаться к прерванному разговору или заводить новый было противно, и Зайцев капризно заявил:

— Пожрать бы.

— Так недавно ж.., — удивилась Танька.