Лилия Баимбетова - Планета-мечта

— Ничего, ничего, — сказала я, поглаживая его пальцы. Голова у меня кружилась, но не сильно, не так сильно, чтобы волноваться из-за этого. Сознание из-за этого я терять не собиралась.

В тупом оцепенении я сидела и смотрела на его лицо. Спустя какое-то время Кэррон выдернул свою руку из моих пальцев и сел. Куртка свалилась с него. Глаза у него были какие-то сонные.

— Ты, деточка…. Спасибо, но не надо так делать…. Это может убить тебя.

— Почему? — сказала я.

— У меня линия жизни длиннее твоей, — буркнул он, — Раз в десять. Ясно, Ра?

— Нет.

Нет, ясно мне не было. Но я видела, что ему лучше, он уже не задыхался, когда говорил. И губы у него слегка порозовели.

— Ну… я не знаю, как объяснить. То, что вся твоя жизнь, я могу выплеснуть за один раз… понимаешь, я…

— Поняла я, поняла.

Кэррон жалко улыбнулся. Вообще-то, мне всегда нравилось, как он улыбается. Улыбка у него прелестная. Вообще, такой широкий рот просто предназначен для улыбки. Только в это раз улыбка у него не удалась…

Каждый раз, когда я пишу о нем, можно показаться, что я слишком уверенно говорю о нем. Я мало знала его, это правда, но я знала много о нем. О нем все всё знали. О нем говорили, его поведение обсуждали, каждый его поступок. Ведь он был здесь главным политическим событием, и весь тот год, что я пробыла здесь, я слышала столько всего: о его молодости, не было еще у воронов Царей моложе пятисот лет, о том, что он узурпировал власть Совета, о том, что он всегда спокоен и доброжелателен, что его невероятная магическая сила дает ему эту возможность — никогда не угрожать, не принуждать, что всегда будет достаточно одного его слова и все сделается по его воле, ибо все знают, в случае сопротивления он все равно настоит на своем — но вот чем это обернется для противящегося, никто не знает. Говорили и о том, что, хоть он и умеет быть жестким и высокомерным, сердце у него мягкое, и что любая душевная рана заставит его страшно страдать. Если так говорят о величайшем маге и самом самостоятельном из вороньих Царей, то это, пожалуй, так и есть. И я знаю это, всегда знала, поняла в тот самый момент, когда он поднял меня на руки, когда я впервые увидела его, ощутила его прикосновение. Дети всегда знают такие вещи, и я знала — сердце у него мягкое. И как же страшно он страдает теперь. Они изгнали его, и, быть может, со временем он возненавидел бы их. День за днем, месяц за месяцем переживая ужас изгнания, он, возможно, возненавидел бы их, но они погибли — так неожиданно, и на Кэррона обрушился еще и этот ужас. Ведь у них действительно была какая-то связь. А еще сознание своей ошибки, страшной, непоправимой ошибки: ведь если бы он согласен был со своим народом, если бы он был в Серых горах — какая уж тут атака из ПСМ, это Торже пришлось бы собирать по осколкам, не Серые горы, не Альверден. Прав он был в своих убеждениях или нет, но эти убеждения стоили жизни его народу и крупнейшему городу на планете в придачу.

— А знаешь, что ты мне названный брат? — сказала я вдруг, — По Тэю.

— Я знаю… — он снова улыбнулся слабой полуулыбкой, — Пойдем, деточка, Глен там с ума сойдет…

И мы пошли.

…Их было очень немного, в сущности. Я даже поразилась, когда увидела их на поляне Лэмптон, я как-то совсем иначе представляла себе это. В основном, файны, и это понятно, они никогда не любили сортов. Несколько кентавров, они тоже сортов не любят, это извечная вражда, вовсе не новая. Было еще несколько лесных духов, которых в расчет можно было не принимать. Файнов иногда называют лесными духами, но лесные духи, настоящие лесные духи, не имеют с ними ничего общего. И с войной они тоже не имеют ничего общего. Вот значит, как обстоят дела: Кэррон и файны против нас и сортов. Если бы Кэррон был готов к настоящей войне, хватило бы и его одного, но он не готов, я же вижу. Файны готовы, но они способны лишь к войне партизанской, их ведь, в сущности, очень мало.

А Кэр не готов, нет. Странно, ведь он потерял все и, казалось, должен бы озлобиться. Но убивать он еще не готов. Чего он хочет и на что надеется, я понять не могу, временами мне даже кажется, что его поведение совсем не обдуманно, что он не в себе, что ли. Что он не в себе…. Не в себе, Господи!

Поляна Лэмптон велика и заслуживает собственного имени. Встретили нас настороженным молчанием, точнее, меня встретили. Один из файнов легко поднялся и, приблизившись к нам, накинул на плечи Кэррону золотой переливчатый плащ. Кэр закутался в плащ и неуверенным шагом направился куда-то к краю поляны. Я, как привязанная, пошла за ним; когда он споткнулся, я поддержала его. Кэррон бросил на меня искоса быстрый взгляд, но ничего не сказал. Мы сели возле какого-то дерева, Кэррон закрыл глаза и, казалось, задремал.

Лагерь стал оживать. Кто-то разговаривал, кто-то ходил по поляне, лесные духи завели заунывное подвывание, напоминающее свист ветра в камышах. Я потянулась и взяла Кэррона за руку. Он дернулся, открыл глаза и сказал негромко:

— Не надо…

Я сжала его руку обеими руками. Пальцы у него были холодные, словно бы и не живые. Кэррон снова закрыл глаза. В этот раз я почти ничего не чувствовала, только немного болела голова, но она могла болеть и сама по себе. Долго мы сидели так, а потом Кэррон сказал, не открывая глаз:

— А ты никак не можешь решить, с кем ты, да, Ра?

Я вздрогнула. Он открыл глаза и искоса взглянул на меня; впервые я увидела у него этот взгляд, который про себя называла царским.

— Да, Ра?

— Не могу, — сказала я, выпуская его руку, — И что же?

— Решай, Ра. Решай.

— Да ведь и ты… — сказала я тихо.

— Что?

— Не можешь решить… решиться… да? Если бы решился, не о чем было бы и говорить. Для тебя ведь и отсутствие жезла не помеха, как я вижу.

Кэррон посмотрел на меня. Угол его рта дернулся.

— Извини, — сказала я тихо.

— Да нет, деточка. Все так. Все так.

Мы снова замолчали. А потом он спросил, не глядя на меня:

— Ты убивала когда-нибудь?

— Да, — обронила я, — Один раз.

— А я — нет…

Голос его был странно задумчив. Я посмотрела на него, на тонкий профиль, на пряди волос, заправленные за ухо. За четыреста с лишним лет, почти за пятьсот…

— В молодости… — сказал Кэррон, — у меня была ссора. Серьезная ссора. Решать ее пришлось на площадке Совета, в поединке. И… убить я не смог. Почти победил, но последний удар нанести не смог.

И замолк.

— Решай, Ра, — повторил он немного погодя, — Ведь ты знаешь, что делать…

— Знаю, — сказала я тупо.

— Вот и делай.

— А что будет с тобой?

— А с ними? — сказал Кэррон.

— С тобой. И с ними. Я люблю Алатороа.