Мэри Расселл - Птица малая

— Корабль Консорциума по контактам, «Магеллан», стартовал к Ракхату примерно через три года после «Стеллы Марис». И, боюсь, с этого момента ситуация становится весьма запутанной. В то время как для людей путешествие между Землей и Ракхатом занимает семнадцать лет земного времени, радиосигналам нужно лишь четыре целых и три десятых года, — поэтому возникает неразбериха и трудно установить последовательность событий. Должен напомнить тебе, Эмилио, что мы потеряли всякую связь с вашей группой приблизительно через три года после вашего приземления на Ракхат.

Снова ничего. Никакой реакции.

— Когда «Магеллан» достиг окрестностей планеты, его экипаж не знал, что все вы уже считаетесь погибшими. Они пытались связаться с вами по радио. Не получив никакого ответа, они пришвартовались к «Стелле Марис» и обнаружили там записи, которые дали им все основания полагать, что ваш контакт с представителями здешнего разумного вида был успешен…

Сандос продолжал отрешенно смотреть в окно. Раздосадованный Джулиани поймал себя на том, что реагирует так, будто Эмилио — замечтавшийся аспирант.

— Простите, отец Сандос, если это неспособно привлечь ваше внимание…

Сандос поднял брови и, повернув голову, посмотрел на отца Генерала.

— Я слушаю, сэр, — сказал он.

Его голос был ровным и твердым, без ноты дерзости. Но глаза снова вернулись к холмам, высившимся позади двора.

— Хорошо. Потому что это важно. Насколько мы понимаем, отряд «Магеллана» приземлился в соответствии с последними координатами, сообщенными вашей группой перед тем, как передачи прекратились. Они определили твое местонахождение примерно через двенадцать недель, и им потребовалось немало усилий, чтобы вытащить тебя из затруднительной ситуации и подлечить твои раны.

Снова — никакой реакции.

— Насколько мы понимаем, затем тебя доставили на «Стеллу Марис», которая была запрограммирована вернуться к солнечной орбите, и отправили домой одного. — Джулиани сделал паузу, и его тон изменился: — Уверен, что перелет был очень трудным.

Впервые Эмилио Сандос выдал комментарий.

— Да, — сказал он словно бы себе, все еще глядя в окно. — Невообразимо.

Слова повисли в воздухе — далекие и тихие, как пение птиц.

— Несомненно, — наконец произнес отец Генерал, на минуту сбитый с мысли. — В любом случае радиопередачи группы «Магеллана» продолжались еще три с половиной месяца. Затем все контакты с ней были утрачены. Мы не имеем понятия, что с ними случилось, и не понимаем, почему передачи наших посланников прекратились через три года. Но мы надеемся, Эмилио, что ты сможешь объяснить некоторые из этих загадок.

Отец Генерал кивнул Фолькеру, и тот поставил перед Сандосом ноутбук. Похоже, подумал Фолькер, зрелище будет весьма занимательным.

— Но, боюсь, первым пунктом повестки станет рассмотрение крайне неприятных заявлений, сделанных By и Исли.

Эмилио вскинул глаза, и Джулиани пришлось сделать паузу, чтобы это обдумать. Недоумение Сандоса выглядело искренним.

— Естественно, мы дождались, пока ты окрепнешь достаточно, чтобы выступить в свою защиту. Ракхат далеко за пределами любой гражданской юрисдикции. Никаких уголовных дел против тебя не возбуждено, но обвинения озадачивают и даже при отсутствии суда или судебного следствия вызвали серьезный резонанс.

Перегнувшись через стол, Фолькер включил дисплей. Джулиани снова заговорил:

— Эти заявления были посланы по радио, поэтому они прибыли и стали общеизвестными более двенадцати лет назад. Пожалуйста, прочитай их тщательно и без спешки. Мы надеемся, что ты их опровергнешь.

Эмилио потребовалось минут десять, чтобы продраться сквозь текст документа. Ближе к концу ему стало трудно воспринимать смысл и приходилось перечитывать отрывки, чтобы быть уверенным, что он все понял правильно, — а это расстраивало.

Версия Консорциума по контактам не застала его врасплох. «Мы знаем о ребенке, — сказал Джон. — И мы знаем про бордель». Но это было так абсурдно, так несправедливо, что Эмилио никак не мог ухватить значение всех этих слов. Наверное, рассудок пытается таким способом защитить себя, предположил он. До сего дня Эмилио не знал того, что остальные в этой комнате, а заодно и весь мир, услышали более двенадцати лет назад, и не мог даже представить себе, насколько убийственно все это звучит.

И все же кое-что прояснялось, и за это Эмилио был признателен. А то он уже стал гадать, болит ли его голова из-за мозговой опухоли или потому, что столь многое для него выглядит бессмысленным. По крайней мере это объясняет враждебность и отвращение: то, как Исли и By смотрели на него, что они должны были думать… Но другие части доклада показались ему одновременно озадачивающими и оскорбительными. Эмилио снова попытался найти во всем этом смысл, спрашивая себя, сказал ли он что-то не то или его неверно поняли. Где-то тут имеется ключ, думал он, надеясь вспомнить это позднее, когда ситуация немного разрядится. Затем его виски опять сдавило болью, и мысли стали разбегаться.

За прошедшие месяцы Эмилио часто обнаруживал, что мечется между истеричными воплями и черным юмором. Крики, как он выяснил при обратном перелете, лишь усиливают головную боль.

— Могло быть хуже, — сказал Эмилио наконец. — Мог пойти дождь.

С другой стороны, черный юмор раздражал остальных. Джулиани и Рейес не улыбнулись. Фолькер вознегодовал. Джон понял шутку, но даже он счел ее неуместной. Замутненным взглядом Эмилио поискал Эдварда Бера, но увидел, что его уже нет возле окна.

— Пора бы кому-нибудь объяснить вам, Сандос, что это не только ваше личное бесчестье, — выкрикнул Фолькер, и его голос молотом застучал в ушах Эмилио. — Когда эти обвинения стали общеизвестны, репутация Общества была почти уничтожена. Сейчас мы располагаем лишь четырнадцатью приютами послушников по всему миру. И новых людей едва хватает, чтобы заполнить даже их…

— Бросьте, Фолькер! Не надо искать козла отпущения! — заорал в ответ Джон. — Вы не можете винить Эмилио в каждой беде, с которой мы столкнулись за эти годы…

Затем к гомону добавился голос Фелипе, и Эмилио почувствовал, что голова у него сейчас расколется, что кости его черепа рассыплются на куски. Он попытался как-то сбежать от криков, уйти от всего этого внутрь себя, но не нашел там места, где можно укрыться. Неделями, сосредоточившись на одном, Эмилио готовился, кирпич за кирпичом возводя стены, решая, на какие вопросы отвечать, а какие обходить и каким образом. Он был уверен, что сможет выдержать слушания, что теперь он достаточно отстранился от всего; но тщательно выстроенные укрепления рушились, и Эмилио ощущал себя таким же ободранным, кровоточащим и беспомощным, как если бы все это случилось вновь.