Роберт Янг - У начала времен (сборник)

Это была выставка о древних пожарных, представлявшая оборудование для тушения пожаров, использовавшееся столетие назад. Здесь был химический огнетушитель, миниатюрный багор, лестница, свернутый кольцом брезентовый шланг, топор… Именно свет, отразившийся от полированного лезвия топора, и привлек ее внимание.

Едва осознавая, что она делает, Эмили прошла к экспозиции. Она подняла топор, взвесила его в руках. И поняла, что может запросто управляться с ним. Туман застилал ей рассудок, и мысли ее застыли. Неся в руках топор, она направилась по коридору, который когда–то вел в зал Поэтов. Нащупав в темноте выключатель, нажала его, и новые лампы дневного света вспыхнули словно новые удлиненные звезды, льющие яркий и резкий свет вниз, на тот вклад в искусство, что сделали люди двадцатого века.

Автомобили стояли бампером к бамперу, большим кругом, будто занятые молчаливой гонкой друг с другом. Как раз прямо перед Эмили стояла одна, разодетая в хром, штуковина в сером, гораздо более старая модель, чем все ее кричаще вымазанные краской соседи, но достаточно подходящая для начала. Эмили решительно направилась к ней, подняла топор и нацелилась на ветровое стекло. А затем остановилась, захваченная ощущением ложности окружения.

Она опустила топор, сделала шаг вперед и заглянула в открытое окно автомобиля. Она созерцала покрывавшую сиденье имитацию леопардовой кожи, разукрашенную шкалами приборную доску, рулевое колесо… Неожиданно до нее дошло, в чем заключалась здесь ложность.

Эмили двинулась вдоль круга. Ощущение ложности росло. Автомобили отличались по размеру, цвету, хромированной отделке, мощности и вместительности, но лишь в одном отношении они не имели отличий. Каждый из них был пуст.

Без водителя автомобиль был так же мертв, как и запертый в подвале поэт.

Неожиданно сердце Эмили начало учащенно биться. Топор выскользнул из ее пальцев и незаметно свалился на пол. Она заспешила назад по коридору, в фойе. И только лишь она открыла дверь в подвал, как была остановлена окриком. Она узнала голос ночного сторожа и нетерпеливо ожидала, пока он подойдет достаточно близко, чтобы узнать ее.

— А, так это мисс Мередит, — проговорил он, подойдя к ней. — Мистер Брендон не говорил, что кто–то остается на сверхурочную работу в вечернее время.

— Вероятно, мистер Брендон забыл, — сказала Эмили, удивляясь той легкости, с которой ложь скользнула с ее губ. Затем одна мысль неожиданно подтолкнула ее: почему останавливаться только на одной этой лжи? Даже с помощью грузового лифта ее задача не будет легкой. Ну разумеется! - Мистер Брендон просил вас помочь мне, в том случае, если мне понадобится помощь, — сказала она. — И я боюсь, что помощь мне понадобится большая!

Сторож нахмурился. Он обдумывал подходящую к сложившейся ситуации выдержку из общих условий договора, выдержку, гласящую, что никогда не следует рассчитывать на то, чтобы привлекать ночного сторожа к занятиям, подрывающим репутацию его служебного положения — другими словами, к работе. Но на лице Эмили было выражение, которого он никогда не замечал на нем раньше — выражение холодной решимости, ни в малейшей степени не подвластное никаким статьям трудового договора. Он вздохнул.

— Хорошо, мисс Мередит.

— Ну, так что вы о них думаете? — спросила Эмили.

Испуг мистера Брендона следовало видеть. Его глаза чуть выпятились, а челюсть отвисла на добрую четверть дюйма. Но он более или менее справился с артикуляцией, произнеся лишь:

— Слишком анахронично.

— О, это все из–за одежды, относящейся к иному периоду, — заметила Эмили. — Позже, когда позволит бюджет, мы сможем купить им современные деловые костюмы.

Мистер Брендон бросил украдкой взгляд на водительское место бьюика цвета морской волны, рядом с которым стоял, пытаясь мысленно представить себе Бена Джонсона в тонах двадцать первого века. К собственному удивлению, он счел, что это будет весьма неплохо. Его глаза вернулись на место, и начал восстанавливаться дар речи.

— Может быть, в этом что–то и есть, мисс Мередит, — сказал он. — И мне кажется, совет будет доволен. Знаете, ведь на самом деле мы не собирались выбрасывать поэтов на свалку; все дело было в том, что мы не могли найти для них практического применения. Но теперь…

Сердце Эмили ликовало. В конце концов, в вопросе жизни и смерти это была минимальная цена, которую следовало заплатить…

После ухода мистера Брендона, она обошла своих подопечных. Роберт Браунинг выдал свое обычное: «Утром в семь; склоны холма как поле жемчужной росы» в ответ на ее приветствие, хотя его голос звучал чуть приглушенно изнутри Паккарда 1958 года, а Вильям Купер произнес очень резко со своего нового роскошного возвышения: «Почти двенадцать лет прошло, как наше небо тучи скрыли!». Эдвард Фицджеральд создавал впечатление, что он сломя голову мчится мимо в своем Крайслере выпуска 1960 года, и Эмили сурово нахмурилась на его излишнюю привязанность к кабачку Хайяма. Альфреда, лорда Теннисона, она приберегла на конец. Он выглядел вполне естественно за рулем своего Форда образца 1965 года, и случайный наблюдатель наверняка бы предположил, что он был так занят ездой, что не видел ничего, кроме обремененной хромом задней части ближайшего к нему впереди идущего автомобиля. Но Эмили знала его гораздо лучше. Она знала, что на самом деле он видел Камелот, и остров Шелот, и Ланселота, скачущего с Гиневрой по цветущим долинам Англии.

Ей очень не хотелось прерывать его мечтания, но она была уверена, что ни о чем другом он не думал.

— Доброе утро, лорд Альфред, — сказала она.

Величественная голова повернулась в ее сторону, и глаза андроида встретились с ее глазами. Казалось, по каким–то причинам они стали ярче, а его голос, когда он заговорил, был звонким и громким:

Старый порядок уходит, и новый на смену идет,

Так Бог, в многообразье, пред нами предстает… 

Звезды зовут, мистер Китс

Хаббарду уже доводилось видеть куиджи, но хромую куиджи он встречал впервые.

Правда, если не считать ее искривленной левой лапки, она, в сущности, не отличалась от прочих птиц, выставленных на продажу. Тот же ярко–желтый хохолок и ожерелье в синюю крапинку, те же прозрачно–синие бусинки глаз и светло–зеленая грудка, так же причудливо изогнутый клюв и то же странное, нездешнее выражение. Она была около шести дюймов длиной и весила, должно быть, граммов тридцать пять.

Хаббард вдруг спохватился, что уже давно молчит. Девушка с высокой грудью, в наимоднейшем полупрозрачном платье вопросительно смотрела на него из–за прилавка.