Айзек Азимов - Камешек в небе. Звезды как пыль

— Хорошо, брат. Я благодарен судьбе за то, что вы в безопасности.

Его вывели.

Полковник холодно бросил:

— Вы увидите, что сможете спокойно выйти отсюда, как только город вернется к нормальной жизни. Благодарю вас за сотрудничество.

И вновь Алварден вскочил на ноги.

— Я запрещаю вам. Вы хотите освободить потенциального убийцу целой человеческой расы, а мне запрещаете встречу с Прокуратором, когда это — просто мой долг, как гражданина Империи. — Потом, не помня себя от отчаяния, он вдруг бросил: — Неужели вы больше доверяете собаке-землянину, чем мне?

Голос секретаря звенел от едва сдерживаемого гнева.

— Полковник, я буду рад напомнить, что пришло мое время просить вас о встрече с Прокуратором. Обвинение в предательстве — дело серьезное, и подозрение по такому поводу — каким бы голословным оно ни было — может быть достаточным, чтобы перечеркнуть доверие ко мне моих людей. Я бы очень оценил предоставленную мне возможность доказать Прокуратору, что никто не может быть более лоялен по отношению к Империи, чем я.

Официальным голосом полковник сказал:

— Я разделяю ваши чувства, сэр, и готов признаться, что будь я на вашем месте, мои желания были бы теми же. Вы делаете честь моей расе, сэр. Я попытаюсь связаться с Прокуратором.

Алварден не сказал больше ничего, пока его не отвели обратно в камеру.

Он избегал взглядов остальных. Долгое время он сидел молча, зажав зубами костяшку указательного пальца.

Наконец, Шент сказал:

— Ну, что?

Алварден покачал головой.

— Я только все испортил.

— Что вы сделали?

— Вышел из себя, обвинил полковника, ничего не доказал… Я не дипломат, Шент.

Внезапно он ощутил потребность в защите.

— Ну что я мог сделать?! — воскликнул он. — Вялкис уже побывал у полковника, так что я не мог ему доверять. Что, если ему предложили жить? Что, если он уже в курсе всего? Я знаю, это дикая мысль, но я не мог рисковать. Я был слишком подозрителен. Я хотел сам повидаться с Энниусом.

Физик вскочил на ноги, заложил руки за спину.

— Ну и что… Энниус приехал?

— Думаю, он должен приехать. Но только по просьбе Вялкиса, но вот этого-то я не понимаю.

— По собственной просьбе Вялкиса? Тогда Шварц был прав.

— Да? А что говорит Шварц?

Пухлый землянин сидел в своем углу. Когда глаза присутствующих обратились к нему, он пожал плечами и беспомощно развел руками.

— Я поймал Прикосновение Разума секретаря, когда его проводили мимо нашей комнаты. Он действительно имел с полковником долгий разговор, как вы и говорили.

— Я знаю.

— В Разуме офицера нет предательства.

— Да? — В голосе археолога было сожаление. — Значит, мои догадки были неверны. Когда Энниус приедет, я извинюсь. А что Вялкис?

— В его Разуме нет ни беспокойства, ни страха. Только ненависть. И больше всего он ненавидит вас — за то, что вы взяли его в плен и притащили его сюда. Вы страшно ранили его достоинство, и он настроен посчитаться с вами за это. Я видел его обрывки мечтаний. О себе, единственном, правящем Галактикой, о том, как мы, со всеми нашими знаниями, не сможем его остановить. Он одержит над нами верх, а потом сметет нас со своего пути и посмеется над нами.

— Вы хотите сказать, что он готов рискнуть своими планами, своей мечтой об Империи ради того, чтобы досадить нам? Но это безумие!

— Я знаю, — твердо сказал Шварц. — Он и есть безумец.

— И он считает, что преуспеет?

— Да.

— Тогда вы должны помочь, Шварц. Нам нужен ваш Разум. Слушайте меня…

Но Шент покачал головой.

— Нет, Алварден, мы не можем действовать таким образом. Когда вы ушли, я разбудил Шварца, и мы обсудили с ним дела. Его внутренняя сила, которую он может описать очень смутно, не находится под наилучшим контролем. Он может остановить человека, парализовать его или даже убить… Более того, он способен контролировать крупные мускулы даже против воли его обладателя, но не более того. В случае с секретарем он не мог заставить говорить его. Мелкие мускулы, управляющие голосовыми связками, оказались выше его власти. Он не смог скоординировать движения секретаря настолько, чтобы заставить его вести машину, даже его равновесие во время ходьбы он поддерживал с трудом. Становится очевидным, что мы не можем контролировать, например, его до такой степени, чтобы заставить издать приказ или написать его. Я думаю над этим. Видите ли… — Шент покачал головой, и голос его упал.

Алварден почувствовал, что его охватывает сознание безнадежности. Потом его вдруг охватило беспокойство.

— Где Пола?

— Она спит в нише.

Ему было так необходимо разбудить ее, так хотелось… О, он так хотел множество вещей.

Алварден бросил взгляд на часы. Была почти полночь, оставалось только шесть часов.

Он обвел присутствующих беспомощным взглядом. Теперь они все были здесь — даже Прокуратор, наконец-то. Пола была рядом с ним, он мог ощутить тепло ее маленьких пальцев на своей кисти, смотреть на ее полные страха и усталости глаза. И это еще больше озлобляло его против всей Галактики.

Может быть, они все заслуживают смерти? Глупо, глупо, глупо…

Он едва видел Шварца и Шента. Они сидели справа от него. И был еще Вялкис, проклятый Вялкис, со все еще воспаленными губами и огромным синяком на щеке, которая должна была отвечать адской болью на каждое слово. И при этой мысли губы Алвардена сложились в злую усмешку. Его собственная забинтованная щека меньше болела от этой мысли.

И на всех на них смотрел Энниус, хмурый, неуверенный, почти смешной, одетый в тяжелые бесформенные, пропитанные свинцом одеяния.

И он тоже был глуп. Алварден чувствовал, как волна ненависти заливает его при мысли об этих галактических победителях, которые хотят только мира и любой ценой. Где же победители ушедших столетий? Где?

Оставалось шесть часов.

Энниус получил вызов из гарнизона пятнадцатью часами раньше и успел уже поговорить с половиной планеты. Мотивы, которые заставили его это сделать, были неясными, но от этого не менее сильными. В конце концов он сказал себе, что здесь явно имело место достойное сожаления похищение одной из зеленоподобных достопримечательностей суеверной, мучаемой кошмарами Земли. Это и послужило основанием для документально не подтвержденных обвинений. Собственно, ничего такого, с чем бы не мог управиться умудренный опытом полковник.

Но был еще Шент… И не как обвиняемый, а как обвинитель. И это было странным.

Сейчас он сидел, глядя на них, размышляя, отдавая себе отчет в том, что его решение по этому поводу может ускорить восстание, возможно, ослабить его положение при дворе, даже перечеркнуть его надежды на будущее… Что касается длинной речи Алвардена относительно производства вирусов и распространения эпидемии, то насколько серьезно к этому можно относиться? В конце концов, если он станет строить свои планы на подобном базисе, насколько разумными они покажутся вышестоящим?