Арнольд Негго - Остров великанов

Уйбо подошел к окну. Головная боль постепенно утихала, спать не хотелось. Он долго наблюдал, как с легким шорохом лепятся на стекло пушистые снежинки. Снежная стена растет все выше и выше, постепенно заполняя ночной мрак. При свете ночной лампы кристаллы снега искрятся мельчайшими огоньками. Огоньки переливаются, бегают голубыми струйками, рассыпаются звездочками и вспыхивают самыми неожиданными цветами - ярко-зелеными, фиолетовыми, красными. Но больше всего голубых огоньков - тут их целое море.

В комнате глубокая тишина. Мягкое постукивание старинных стенных часов еще больше подчеркивает ее. Неожиданно черная капля, упав с потолка, обожгла руку и вывела учителя из задумчивости. Только сейчас Уйбо почувствовал, что в комнате холодно и пахнет прогорклой мокрой гарью.

Вздохнув, он сел за письменный стол. На темном сукне - белый квадрат бумаги. Это обрывок неоконченного письма в Таллин, к матери.

В передней послышался разговор. Сиплый, простуженный бас назвал его имя. Учитель взглянул на часы - время за полночь. Кто бы это мог быть? Кто-то тяжелыми шагами подошел к двери и громко постучал.

- Да! Войдите!

В дверях показалась широкая фигура.

- Не удивляйтесь, - сказал пришелец простуженным голосом. - Я пришел сказать всего несколько слов.

- Товарищ Филимов? - изумился учитель. - Заходите, пожалуйста.

Уйбо встал, пододвинул гостю стул.

Филимов устало сел. Он был весь в снегу. Старомодное клетчатое пальто, в руках - залепленная снегом широкополая шляпа.

Гость, казалось, вовсе не замечал налипшего на ней снега. Перевернув шляпу донышком книзу, он небрежно опустил ее на пол. Спохватился, хотел поднять, но махнул рукой и полез в карман за портсигаром.

- Молодой человек, - неожиданно по-русски заговорил моряк, - я увидел в окно, что вы не спите. Рискнул побеспокоить вас. Вот узнал, что случилась неприятность... На днях я уеду, Александр Генрихович. Если хотите, переезжайте в мою комнату. У меня будет спокойнее.

- Спасибо, я очень признателен вам, но...

Моряк перебил его:

- Полноте, стоит ли благодарить из-за пустяков! Вы знаете, - снова оживился Филимов, - я еду в Россию. Блудный сын после стольких лет добровольного изгнания снова вернется на родную землю. Россия! произнес Филимов, как будто любуясь звуками этого слова. - Это дороже друга, матери, отца, дороже жизни... Мне кажется, когда я приеду в Россию, я стану другим, помолодею, вернется здоровье. - Филимов глубоко вздохнул. - Впрочем, речь не о том... Я наблюдал за вами с первого дня вашего появления в Мустамяэ. Вы мне нравитесь, и я пришел предостеречь вас, Александр Генрихович. Этот пожар не случаен. У вас есть враги! Кто эти люди, я пока не могу сказать, только знайте, что я ненавижу их, как только может ненавидеть человек, испытавший на себе всю мерзость их деяний. Как морские ракушки, присосались они к новой жизни, и так же вредны, так же бессильны. - Вздохнув, Филимов с дрожью в голосе продолжал: - Не буду говорить вам, что я пережил и передумал за этот месяц, пока был болен. Только знайте: если человек однажды вылез из могилы, то закопать его туда обратно не так-то просто... Меня хотели вовлечь в заговор. Слабый человек, я едва не пошел ко дну. Потом опомнился, стал следить за ними и наконец распутал этот грязный клубок. Сегодня я отправил письмо полковнику Дробову. Когда-то мы были немного знакомы с ним. Не позднее чем завтра Дробов будет здесь, и вы обо всем узнаете, дорогой Александр Генрихович. А пока... вот полюбуйтесь, что я нашел в одном почтенном семействе.

Филимов протянул учителю парабеллум. На рукояти пистолета серебряная пластинка: "Обер-лейтенанту Курту Пиллеру за большие заслуги перед Германской империей".

- Пиллер? - негромко спросил учитель. - Страшный Курт?

- Он самый.

Учитель не мог скрыть свое волнение.

- Максим Апполонович, - горячо сказал он, - простите меня, я плохо знал вас. Вы замечательный человек, Максим Апполонович! - Уйбо крепко пожал моряку руку.

Глава 28. СТРАШНЫЙ КУРТ

Грузный человек в военной форме придавил собою старое ковровое кресло. Воловья шея его настолько коротка, что кажется - он не в состоянии повернуть голову.

Он не смотрит на Ребане. Глаза неподвижно уставились куда-то в сторону. Внешне он совершенно спокоен. Но когда, качнувшись всем корпусом, он поворачивается, она видит на его изрезанном морщинами лице два лихорадочных зеленых огонька.

Человек не мигает. Он словно боится, что тяжелые мясистые веки обрушатся на эти крошечные огоньки и навсегда потушат их.

Слова грубые, обрубленные, сыплются, как угли из раскаленной жаровни.

- Не морочь голову... Пожар - твоя работа! Ты скверно кончишь, голубушка! - Глотнув воздух, как воду, он выразительно провел пальцем вокруг шеи. Перстень на пальце ярко брызнул золотыми искрами и потух.

На фоне темного ковра, ползущего до самого потолка, стоит в черном платье Ребане. Фигуры ее не видно, только маленькое лицо белым пятном висит в воздухе.

- Это роковая случайность, Курт. Я ничего не могу понять.

- Оставь. Случится чудо, если Лаур завтра же не будет здесь. Сегодня, вероятно, на всех углах кричат: "Бандиты подожгли хутор Саара!" Лаур давно мечтает познакомиться со мной. Впрочем, пусть приезжает! Это будет его последнее путешествие.

Курт стиснул локотники кресла. Старая ковровая обшивка жалобно затрещала. Потом, сдерживая ярость, - снова к Ребане:

- Смотри, чтоб нам вместе не пришлось болтаться на одной вешалке!

Ребане отошла к двери и, повернувшись к Курту спиной, тихо, но так, чтобы он слышал, проговорила:

- Завтра утром подниму на ноги всех и отыщу негодяя!

Курт больше не обращал на нее внимания. Он что-то вспомнил, нахмурился и, помолчав, сказал: - Оставь меня, мне надо подумать. Он произнес это почти с угрозой. Ребане вышла, принесла бутылку коньяку и рюмку.

- Ты знаешь, - с фальшивой приподнятостью заговорила она, - уже дуют весенние ветры! Пришла весна! О, для меня это самое счастливое время. Я родилась весной. Я не верю, чтобы теперь со мной что-нибудь случилось... с нами, - поправилась она.

Курт не притронулся к бутылке. Ребане поставила ее на стол. Рюмка опрокинулась, покатилась по столу, упала на паркет и, тоненько вскрикнув, разбилась.

- Уходи! - холодно повторил он.

Пальцы его с нетерпением забегали по креслу и замерли.

Ребане поняла. Глаза ее с беспокойством скользнули по заросшему затылку, по красным пятнам на гладко выбритой щеке и уловили вспыхнувший исподлобья зеленый огонек.

- Хорошо, ухожу, - резко сказала она. - Но прежде ты должен сказать, что задумал.

- Говорить больше не о чем, - насмешливо заявил Курт, - пришло время проститься, голубушка.

- Что значит - проститься? - глухо спросила она. - Ты хочешь уйти?