Юрий Никитин - Ярость

Генерал смотрел то на одного, то на другого, скупо улыбнулся:

– Шутите?.. Хорошо, а то везде скорбь. У нас все надежды на Платона Тарасовича. Если не он своей железной рукой и командным голосом, то кто?

А полковник добавил так уважительно, что, кажется, сам удивился:

– И с такими помощниками!

– Которые левой ногой, походя? – переспросил генерал.

Похоже, ко взаимному удивлению, мы расстались без неприязни.

Глава 25

Володя, завидя меня издали, подогнал машину с той стороны улицы прямо к воротам, разом нарушив с десяток правил. Я привычно плюхнулся на сидение рядом с ним: только женщины и политики предпочитают заднее, настоящие мужчины остаются детьми и всегда садятся впереди.

– Что-нибудь нашли интересное? – спросил Володя.

– Много, – заверил я. – Но только полезно ли... разберусь позже.

– В Кремль?

– Езжай по Тверской, – сказал я. – Подумаю, будет ли от меня сегодня там прок.

Он ухмыльнулся, молодой, но уже мудрый: мол, сейчас каждый смотрит, чтобы ему был прок, а не от него, из какой провинции президент откопал этого динозавра, только там, говорят, в глуши, еще сохранились чудаки, что живут по каким-то правилам...

Тверскую я любил всегда, еще когда не был москвичом, тогда она была строже, сейчас же сверкает всеми огнями, рекламу зажгли, не дожидаясь темноты, яркие вывески, огромные цветные витрины, чисто, богато, можно просто любоваться.

Даже машины неслись с обеих сторон чистенькие, вымытые, строгий мэр велел останавливать грязные и штрафовать водителей так свирепо, чтобы и на бензин не оставалось, даже отечественные машины выглядят нарядно, как елочные игрушки.

Возле памятника Юрию Долгорукому стояла толпа, оратор выкрикивал, взобравшись на трибуну, вокруг поднимали странные знамена и плакаты с требованиями....

– Останови, – попросил я. – Надо посмотреть.

Он послушно прижал машину к бровке, но заметил снисходительно:

– Эти неинтересны. Безобидные чудики.

– А ты можешь, – удивился я, – глядя на незнакомое яйцо, сказать, какой будет птица?

Толпа состояла большей частью из молодежи, что неплохо по нашим временам. Плохо, когда митингуют обманутые старики да старухи, а парням все до лампочки. Или до свечи в ресторане.

– Мы должны вернуться к истокам! – кричал оратор, раздувая жилы на шее, как большой страшный варан пустыни. – Сейчас или никогда!.. Русь погибнет, если не сбросит жидовское учение Христа и не вернется к родной вере!.. С этой верой в русских богов Святослав Отважный громил врагов, расширял мечом пределы, уничтожил могучий Хазарский каганат...

Я выждал, пока сменилось еще трое ораторов, начал проталкиваться обратно. Народу собралось уже немало, девчонки снова сидели на могучих плечах парней, хвастливо демонстрируя своих жеребцов, в сторонке двое в форме посматривали, что-то наговаривали по рациям. Оттуда хрипело и плевалось обрывками слов, больше похожий на лай старой больной овчарки.

– Что-то новенькое? – поинтересовался Володя.

– В Кремль, – ответил я. – Похоже, нам нельзя терять времени.

Он погнал машину, чуть ли не заставив ее взлететь, понял мои слова как-то буквально, словно в кабинете Кречета заложили динамит, и только мы могли его обезвредить, а я, наблюдая сумрачно за дорогой, погрузился в тягостные раздумья.

Ораторы один за одним кричали о величии русского народа, о его славных победах, достижениях, свершениях, им хлопали, и чем больше оратор возносил русских, тем хлопали громче.

Но так уж получилось, что на самом деле не было в нашей истории тех величайших побед, о которых писали во время железного занавеса наши писатели, по которым школьники и взрослые учили историю. Тогда еще можно было как-то вдалбливать эту приятную глупость, но рухнул железный занавес, наши дети из передач чужого радио, телепередач узнают как было на самом деле. И тогда начинают подозревать нас во лжи даже тогда, когда убеждаем, что дважды два равняется четырем.

Не было побед, но это лишь значит, что мы – молодая страна, молодая нация. Да, мы не самый древнейший в мире народ, как любят доказывать странные люди, а едва ли не самый молодой. Как нация мы, по заверениям специалистов, сложились только во второй половине прошлого века. Ну и что? Это лишь значит, что победы – впереди, будущее – наше.

Много дало древнее происхождение ассирийцам, которых только в Москве десять тысяч человек, и все работают чистильщиками обуви? Много это дает тем... не стану называть, дабы не обидеть, которые и сейчас существуют, гордясь своей древностью, ее никто не оспаривает... и куда едут туристы, чтобы поглазеть на их развалины, а они живут на брошенные богатыми туристами монеты?

Да – мы молодой народ! – из скифов, некогда потрясавших мир, но мы не совсем скифы, из викингов, тоже потрясавших мир, но мы не совсем викинги, мы новый молодой народ – переплавленный в великом горне, перекованный, который только сейчас выходит на мировую арену, дабы вершить великие дела!

Нам вершить, не жить как черви, думая только о том, как нажраться, поиметь больше баб, набить бумажник лягушачьими шкурами.

Но если так уж нужны древние корни, если в этом пытаться найти повод для гордости, повод, чтобы распрямить спину, то надо искать не в мифическом арийстве, это бесполезно и глупо, а в той же Великой Скифии, что тысячу лет потрясала мир, покоряла страны и государства, завоевывала, создала великое искусство, а мы на девяносто процентов и есть скифы, только называемся иначе... Ну и что? Вот Германия у украинцев зовется Неметчиной, у испанцев – Алеманией, французы зовут их бошами, сами себя эти тевтоны, готы и прочие диковины называют дойчами, а страну – Дойчландией... Так и скифов граничащие с ними народы называли по тому племени, с которым соприкасались, и случаю было угодно, что имя крохотного племени русов, граничащего с Западом, распространилось на весь народ...

И даже язык, вполне возможно, не изменился! Мы этого просто не знаем, скифы потрясали мир, но не знали письменности. Но какой-то мерзавец подкинул идею об арийстве, и теперь эти дурни бьются лбами о каменную гору...

Кречет кивком попросил подойти, сказал негромко, глаза следили за министрами:

– Оставим ребят работать. Для вас есть задачка потруднее.

– Да я и эти не тяну...

– Потому что чересчур легко.

За нами следили из-под опущенных бровей. Даже когда за нами захлопнулась дверь кабинета, я чувствовал взгляды министров, даже угадывал о чем негромко переговариваются, и от этого нервы завязывались в узел, а по спине ходил неприятный холод.

В личном кабинете Кречета мы просидели недолго, Марина cкользнула к нам, как мультипликационный джин из сказки, сразу же перед нами возникли уже знакомые чашки с неизменным кофе, массивными бутербродами. Кречет взглянул на часы: