Сергей Лексутов - Полночный путь

Те сделали вид, будто их совсем разобрало; придвинулись к Георгу, принялись хлопать по плечам, наперебой рассказывать веселые истории из своей богатой приключениями воинской и разбойничьей жизни. Тут уж им пришлось пить наравне с Георгом; сидя рядом не сжульничаешь. Серику пришлось совсем прекратить пить. Однако сколько ни бились, матерый вояка ловко сворачивал к историям о своих воинских подвигах, да по части женщин. А сколько нового и неведомого Серик узнал о своих старых друзьях, в компании которых с детства крутился! После пятого кувшина Шарап со Звягой уж и забыли, зачем требовалось Георга напоить — вовсю обнимались, братались. Горчак сидел напротив них обескураженный до крайности, и машинально допивал пятую кружку. Еще одну кружку, и он кинется тоже брататься в обливающуюся пьяными слезами компанию, подумал Серик. Плюнул про себя, налил из кувшина, и одним духом опорожнил кружку до дна.

Из корчмы вывалились далеко за полночь. Шли по улице и во всю глотку распевали песни, каждый свою. Георг что-то орал по-половецки, Горчак со Звягой тянули на два голоса длинную, тягучую песню, про какого-то добра молодца. Серик песен не знал, но от полноты душевной подвывал во всю глотку. Горчак тоже что-то орал, но Серик понимал только, что это на франкском языке. Возле пристани долго-долго прощались, после чего четверка друзей поплелась к своей ладье, а Георг, пошатываясь, побрел куда-то дальше вдоль берега, заплетающимся языком объяснив, что там живет вдова, которой очень не хватает мужской заботы. Правда, утром он обнаружился спящим неподалеку от ладьи, на вязанках сена, припасенных для быков, таскающих телеги с ладьями. Как выяснилось, вдова его не пустила, помня, что во хмелю от него всего можно ожидать, и он отправился в казармы, но по дороге наткнулся на этакую уютную кучу сена, и решил, что от добра искать добра не следует. Видя его унылую рожу, и помятые физиономии Шарапа со Звягой, Горчак выкатил из-под лавки жбан с медом. После доброго ковша всем стало не так уныло, а после второго — и вовсе весело. Но тут в крепости гнусаво заревел рог, и Георг заторопился.

Шарап уныло пробурчал:

— Придется для верности повыше забраться вверх по течению — это лишних двести-триста верст верхами…

Горчак подумал, после чего, просветлев лицом, проговорил:

— А все не так плохо, браты… Итиль выше сильно на восход загибает до самого впадения речки Самарки. А докуда Самарка дотягивается — никто не ведает. Купцы больше по Белой ходят за Урал-камень. Сказывают, риск большой, но и прибыток стоит того риска… А мы по Самарке сходим, сколько получится на сорок дней пути, а там поглядим… Пошли, припасу закупим, чтобы на охоту время не терять…

День за днем шли по Итили вверх, пустынна была река; караваны сверху уже прошли, снизу — еще не подошли. Раз только встретилась припозднившаяся вереница плотов. Плотовщики были казанцы с верховьев; народ лукавый и хитроумный, покричали что-то непонятное, то ли насмехались, то ли какой-то торг предлагали. Горчак велел не отвечать; это дело князей, то брататься с казанцами, то воевать. Попутный ветерок только пару дней порадовал путников, остальное время гребли. По правую руку тянулся пустынный берег, только раза три видели каких-то всадников на вершинах курганов. Горчак ворчал:

— Вишь, половцы дозорами ходят…

По правому берегу изредка попадались становища кочующих касогов. Завидев ладью, те выскакивали на берег, призывно махали руками. Горчак ворчал:

— Ишь, зазывают, а у самих, поди, и продать нечего; только краденое. Осенью у них еще можно кое-что купить… Шкуры, шерсть…

На двенадцатый день пути, когда руки уже еле-еле весло поднимали, кормчий, долго вглядывавшийся в берег, вдруг сказал:

— На закате в устье Самарки будем…

Помимо воли у всех вырвался могучий вздох облегчения. Вскоре потянулись возделанные поля даже и по левому берегу. Сухая, соленая пустыня осталась позади. Изредка на берегу ютились селеньица, в десяток-полтора изб. Веселые березовые перелески тут и там украшали пейзаж. Солнце еще не успело коснуться гребня кручи правого берега, как завиднелась небольшая бревенчатая крепостца, а вокруг нее в беспорядке были разбросаны домишки посада.

Кормчий сказал:

— Ну, вот и Самарка… — и направил ладью к берегу.

Серик спросил у всезнающего Шарапа:

— А чего они посад хотя бы тыном не огородили?

— А чего им тут бояться? Касогам выгоднее, чтобы они тут в целости и сохранности сидели. А половцам тут вовсе делать нечего.

Ладью встречал толстый до изумления ногаец. Как он вправил свою тушу в необъятную кольчугу, было вовсе непонятно. Может, как в молодости надел ее, когда был еще стройным и худым, да так с тех пор и не снимал. Судя по серому от грязи подолу длинной рубахи, видневшемуся из-под кольчуги, так оно и было. Меч у него почему-то висел на пузе. Когда ладья ткнулась в берег рядом с ним, он зевнул, да так, что, казалось, сейчас челюсть отвалится вместе с бородой, и запутавшимися в ней соломинками. Зевнув, лениво и равнодушно поглядел на ладью.

— Ты кто? — подозрительно спросил Горчак.

— Воевода здешний, Туркан, — ответил толстяк. — Переночевать, что ль, завернули?.. Большой торг у нас тут только осенью случается. В эту пору купцы все больше мимо плывут…

— Переночевать… И еще кое-чего… — проговорил Горчак осторожно.

— Чего еще? — глаза толстяка вдруг остро блеснули.

Серик подумал: — "А не вступает ли иногда в долю с ушкуйниками Господин Очень Большой Воевода? Как тот достопамятный корчмарь? А что, очень может быть; прятаться в Самарке между набегами — лучше не придумаешь…"

Горчак осторожно сказал:

— Да хочется по Самарке сходить… Путь разведать, то, се… Аль не пустишь? — и Горчак насмешливо прищурился.

Воевода пожал плечами, сказал:

— А чего вы там не видали? Касоги сами пригоняют осенью свои стада, привозят кожи, шерсть…

— Да есть кое-какой интерес… — протянул осторожно Горчак.

— Интерес денег стоит… — осторожно закинул удочку воевода.

— Ну, маленький интерес — маленьких денег стоит… — попытался снизить ставку Горчак. — Гривны, пожалуй, хватит…

— Две! — быстро выговорил воевода, и добавил медленно и раздельно: — Две гривны, — и разъяснил важно: — Итиль — дорога общая, ходите, сколько душе угодно. А за Самарку платить надобно…

Горчак сделал вид, будто раздумывает. Наконец, махнул рукой, решительно воскликнул:

— Ладно, по рукам! — перемахнув через борт, подошел к воеводе, заранее занося руку. Воевода подставил свою ладонь, похожую на лопату, которой мать Серика хлебы в печь закладывает, и хлопок, закрепивший договор, далеко разнесся над вечерней рекой.