Наталья Резанова - Игра времен (сборник)

– Двигатель издыхает, но еще жив. На одном крыле отволоку подальше.

– Я запрещаю!

– А пошел ты…

Дышать было уже почти невозможно. Она рванула застежку комбинезона у горла, и Крамер увидел то, чего никогда не видел раньше, – глубокий косой шрам выше ключицы.

– Догонишь, – выдохнул Андерсон и полез наружу, за ним – остальные. Крамер задержался.

– Быстро! – заорала она, хватаясь за какой-то рычаг. – Двигай отсюда! – И еще что-то непонятное, но, судя по тону, ругательное.

Он выскочил. Сзади тяжело заурчал вездеход. Крамер успел вспомнить виденные когда-то кадры старинной кинохроники – подбитый танк и выпрыгивающие из него люди в горящей одежде. Это он помнил. А вот как добежали до места – нет. Слишком много усилий. Остальные были тренированней его, и, пока Андерсон объяснялся с дежурным, Крамер никак не мог прийти в себя от боли в груди. Отдышавшись, он прислонился к стене из прозрачного пластика. В спину ударял такой же неподвижный свет, как на Станции, и был виден голый бугристый пустырь, который они пересекли. Слышался какой-то звон. «Должно быть, Андерсон выясняет отношения» – вяло сообразил он.

Кто-то дернул его за плечо. Это был Фальк, не спустившийся, как и Крамер, в укрытие. У него не было сил говорить. Но Крамер уже и сам увидел Веронику. Неожиданно появившись из-за холма, она неслась прямо к посту, передвигаясь гигантскими скачками – небольшая сила тяжести на поверхности Гекаты…

– Знаешь, кто это бежит? – просипел Фальк. Зрачки его были расширены. – Это покойница бежит…

В бегущей черной фигуре на фоне белого диска Рамнусии действительно было нечто, внушающее суеверный страх. Она приближалась, и Крамер различил деталь, которая его доконала. Вероника бежала без шлема и маски. И это после дозы облучения, едва ли не смертельной…

Вдалеке за холмами полыхнул красный отблеск взрыва. Звук сюда, внутрь, не доносился. Вероника исчезла, так как вход на пост находился вне поля зрения Крамера.

Рядом затопали. Дежурный вопил:

– Утилизатор! Медицинский отсек! И немедленно врача с Базы!

На пороге появился один из сотрудников поста. Под глазом у него расцветал дивный синяк – вероятно, Андерсон приложился. Он смущенно бормотал:

– Я все сделал… Но она… Она говорит, что с ней все в порядке, нужно только ионизацию и переодеться…

– Но это невозможно!

Крамер шагнул к соседней стене и сквозь смотровое окно увидел Веронику. Она сидела на полу, привалясь к порогу, и тяжело дышала. Вид у нее был совсем обессиленный. Но на агонию это не было похоже. Пожалуй, нет. И если она выживет, Крамер не удивится – теперь, когда первоначальное напряжение спало, он вновь обрел способность анализировать события.

А она, пожалуй, выживет. И снова она рисковала жизнью, спасая других. И спасла. И он сам был среди этих других и мог убедиться – никто не подставился.

Пора было переходить к решительным действиям.

Эта дверь открывалась совершенно бесшумно. К тому же ее не потрудились запереть. А если бы и заперли, то Крамер знал код. Помешать ему никто не мог – после их возвращения с Базы Вероника проходила медицинское обследование, и об этом на Станции было известно. Итак, обыск…

Он испытывал лишь некоторый, весьма слабый интерес, так как то, что он делал, представлялось ему чем-то нереальным.

Помещение, которое занимала на Станции Вероника, разделялось на приемную-кабинет и спальню. Спальня – узкий пенал – вмещала аккуратно застеленную койку, стенной одежный шкаф и видеофон, в настоящее время выключенный. Все содержалось в чистоте и порядке, и это было единственным признаком того, что здесь живет женщина.

Поэтому Крамер быстро переместился в кабинет. Первым делом он подошел к книжной полке. По аналогии с библиотекой?

Количество книг, которые разрешалось брать с собой на Станцию, было весьма ограниченным. Специальная литература записана на кристаллах, которые почти ничего не весят и не занимают места. Однако ученые, проявляя завидный консерватизм, упорно не желали отказываться от печатных книг.

Подбор их в данном случае был сугубо академический. Джеймс Фрэзер «Золотая ветвь», «Фольклор в Ветхом Завете», Маргарет Мид «Культ ведьм в Западной Европе», Иоганн Вейер «О лукавстве дьявола» (репринтное издание 1563 г.), преподобный Боден «О демономании колдунов», две книги на латыни – «Legenda aurea»[7] (название насторожило его, но, судя по иллюстрациям, это был сборник житий) и «Sci vias»[8] – тоже, видимо, что-то богословское.

Еще несколько изданий по психологии, вышедших в последние годы, вроде «Критики классического психоанализа» де Вейля, «Трудов юнгианского общества», монография «Игровые ситуации – явная польза и скрытый вред» братьев Челлиби. Он перелистал их. Видно, что книги читаны не раз – и только. Непонятно только, зачем таскать их с собой в бумажном виде.

Крамер подошел к письменному столу. Здесь стоял портативный нанотез, лежали распечатки и еще одна книга, на сей раз – карманного формата. Он поднял ее. Это оказались «Мысли о религии» Паскаля. Крамер улыбнулся, вспомнив Ле Мустье и то, как он открывал заклинившую дверь, хотел положить книгу, и тут же из нее высыпалось несколько фотографий – старых, необъемных, выцветших, некоторые даже черно-белые. Ни одного лица. Исключительно изображения каких-то зданий музейного вида: черепичные крыши, шпили, стрельчатые окна. На обороте двух или трех – архивные штампы. Крамер положил фотографии обратно в книгу и продолжал осмотр стола.

Из принтера торчал заправленный листок. На нем была проставлена цифра 102 и напечатана всего одна строка: «Во сне субъект двоится на «я» действующее и «я» видящее сон…» Прочая стопа бумаги такого же формата оказалась распечаткой работы, озаглавленной «К вопросу о пограничных состояний психики в религиозных озарениях». Перелистывая ее, Крамер не нашел никаких следов тайнописи.

В ящике стола, также не запертом, лежал журнал с записями о данных психологом консультациях. Документацию Вероника вела в излюбленном Барнавом стиле – по старинке. И даже Барнав вряд ли мог пожелать, чтоб велась она от руки. Последняя запись была сделана пять месяцев назад. Она не солгала, заметив, что в последнее время надобность в психологе явно отпала. Все клиенты были сотрудниками Базы. Жалобы однообразны – страх, подозрительность. Вероника писала: «Разъяснено, что подобное недопустимо. Практические советы». Какие – не расшифровывалось. Почерк у Вероники оказался малоразборчивым, неудивительно, что свой труд она предпочитала набирать, не делая черновых набросков. Эта любительница архаики…

Разложив все по местам, Крамер должен был констатировать, что обыск не дал ничего. Ничего? Но разве в глубине души он чего-нибудь ждал? И будь Вероника не тем человеком, за кого себя выдает – кем бы она ни оказалась, – разве не скрывала она как можно тщательнее все могущее видеть противоположное, тем более здесь, на Станции, где практически невозможно что-то спрятать? А если она действительно ученый сухарь и у нее в самом деле нет никаких личных пристрастий, зачем ей что-то лишнее?