Альфред Бестер - Человек без лица

– О! Мистер Пауэл, не так ли?

– Он самый. Доброе утро, Барбара.

– Что привело вас сегодня к нашему скромному очагу? – легонько прикасаясь кончинами пальцев к перилам, Барбара снова двинулась вниз, но на последней ступеньке споткнулась. – О-ой! – взвизгнула она. – Пим!

Пауэл подхватил ее.

– Пам, – сказал он.

– Бим.

– Бам.

Она подняла на него глаза.

– Стойте здесь, не двигайтесь. Я сейчас спущусь снова. Спорим, на этот раз все будет в порядке.

– Спорим, что нет.

Барбара повернулась, взбежала наверх и опять остановилась в важной позе на верхней ступеньке.

– Дорогой мистер Пауэл, вы, наверно, считаете меня ужасно ветреной. – Барбара начала торжественно спускаться по ступенькам. – Вам придется переглядеть свое мнение обо мне. Я уже не такая маленькая, как вчера. Я очень повзрослела. Теперь вы должны обращаться со мной как со взрослой. – Она благополучно преодолела последнюю ступеньку и вопросительно посмотрела на Пауэла. – Переглядеть? Я правильно говорю?

– Я бы сказал, пересмотреть.

– Я думала, что смотреть, что глядеть – все равно.

Она вдруг засмеялась, толкнула его в кресло и плюхнулась ему на колени. Пауэл застонал.

– Ой, Барбара! Что ты делаешь? Ты ведь теперь не такая уж маленькая и не такая уж легонькая.

– Слушай, – сказала она. – Что это я вдруг придумала, будто ты мне отец?

– Чем тебе плох такой отец?

– Нет, ты скажи честно. Совсем-совсем честно.

– А как же еще?

– Как ты ко мне относишься – как отец? Ведь я к тебе отношусь совсем не как дочка.

– Да ну? Как же ты ко мне относишься?

– Раньше ты ответь. Я первая спросила.

– Я отношусь к тебе как любящий и покорный сын.

– Да нет, по правде.

– Я решил быть почтительным сыном для каждой женщины до тех пор, пока Вулкан не займет надлежащего места в содружестве планет.

Она покраснела от досады и спрыгнула с колен.

– Я хотела, чтобы ты серьезно со мной поговорил, потому что мне нужен совет. А ты…

– Ну ладно, прости, Барбара. Что же такое у тебя случилось?

Она опустилась рядом с ним на колени и взяла его за руку.

– Я и сама не понимаю. Все у меня перепуталось.

– Что перепуталось?

С пугающей прямотой юности она посмотрела ему в глаза.

– Ты знаешь что.

Помолчав, он кивнул.

– Да, знаю.

– И у тебя все так же путано. Я знаю.

– Да, Барбара. И у меня.

– Это нехорошо?

Он поднялся с кресла и, расстроенный, начал ходить по комнате.

– Нет, Барбара, не то чтобы нехорошо, а… преждевременно.

– Расскажи мне об этом.

– Рассказать? Ну что же, пожалуй… Я бы это так определил. Мы с тобой – целых четыре человека. Два человека – ты, два – я.

– Как это?

– Ты заболела, милая. Чтобы вылечить тебя, нам пришлось превратить тебя в ребенка и ждать, когда ты снова вырастешь. Вот так и получились две Барбары. Взрослая – где-то внутри, а снаружи – ребенок.

– Ну а ты?

– Я – двое взрослых. Один из них Пауэл, то есть я сам. Второй же – член Совета Эспер Лиги.

– А что это такое?

– Ну, это неважно. Важно то, что из-за этой моей половины все у нас и спуталось. Бог знает, может быть, из двух моих «я» это меньше всего взрослое. Я не знаю.

Она обдумала его снова и медленно произнесла:

– А вот скажи, когда я отношусь к тебе не так, как дочь, это… какая половина?

– Не знаю, Барбара.

– Нет, нет, ты знаешь. Почему же ты не хочешь мне сказать? – Она подошла к нему и обняла за шею – взрослая женщина и в то же время ребенок. – Если в этом нет плохого, то почему же ты не скажешь мне? Если я люблю тебя…

– Новое дело, теперь мы вдруг заговорили о любви.

– Да ведь мы о ней и говорили. Все время. Разве нет? Я люблю тебя, а ты меня. Ведь правда?

– Ну вот, дождался! – в отчаянии подумал Пауэл. – Что же теперь делать? Признать правду?

– Да. – Ответ донесся с лестницы. Сверху спускалась Мэри с саквояжем в руке. – Да, признать правду, Линк.

– Но она же не щупачка!

– Забудь об этом! Она женщина и любит тебя. А ты любишь ее. Линк, ты будешь горько каяться, если упустишь…

– Что я упущу? Возможность завести роман, если останусь жив? Ведь другое невозможно. Ты знаешь, что Лига не разрешает нам вступать в брак с нетелепатами.

– Она пойдет на это. Она с радостью пойдет на это. Уж кто-кто, а я-то могу это предсказать.

– Ну а если я умру? Что ей останется? Полувоспоминание полулюбви?

– Нет, Барбара, – сказал он. – Ты ошиблась. Это совсем не то.

– Нет, – твердо ответила она. – Я не ошиблась. Нет.

– Ошиблась, Барбара. В тебе говорит твоя ребяческая половина. Это ребенок вообразил себя влюбленным, ребенок, а не женщина.

– Ребенок вырастет и станет женщиной.

– И к тому времени меня забудет.

– Ты не позволишь ей забыть.

– Почему?

– Потому что ты чувствуешь то же, что я. Я это знаю.

Пауэл рассмеялся.

– Ох, дитя, дитя! Отчего ты вообразила себе, будто я люблю именно тебя? Да вовсе нет. Нет этого и не было.

– Есть!

– Открой же глаза, Барбара. Посмотри повнимательней на меня. На Мэри. Ты ведь так повзрослела. Как же ты не поймешь? Неужели я должен объяснять тебе то, что и так очевидно?

– Линк, господь с тобой!

– Прости меня, Мэри. Как видишь, пришлось все-таки за тебя зацепиться.

– Мы с тобой прощаемся… может быть, навсегда… и в такой момент мне еще это нужно вынести? Разве мало я намучилась?

– Ну-ну, не надо, милая, не надо.

Барбара внимательно посмотрела на Мэри, потом на Пауэла и медленно покачала головой.

– Ты лжешь.

– Вот как? Ну-на взгляни на меня. – Он положил руки ей на плечи и посмотрел ей в глаза. Нечестивый Эйб пришел ему на выручку. Он смотрел на Барбару с отцовской снисходительностью, чуть насмешливо и добродушно. – Взгляни же на меня.

– Нет! – крикнула она. – Твое лицо лжет. Оно… оно противное. Я его ненавижу! – Она расплакалась и, всхлипывая, проговорила: – Раз так, уходи. Чего же ты не уходишь?

– Мы с тобой уходим, Барбара, – сказала Мэри. Она подошла к девушке, взяла ее за руку и повела к дверям.

– Мэри, вас ждет прыгун.

– А я жду тебя. Жду всегда. И я, и Червилы, и Экинс, и Джордан, и… и… и… и… и… и… и… и…

– Я знаю. Знаю. Я всех вас люблю. Всех вас целую. Да хранит вас…

Образ четырехлистного клевера, кроличьих лап, лошадиных подков.

Непристойный ответный образ Пауэла, который вылезает из нечистот, усыпанный бриллиантами.