Евгений Акуленко - Ротмистр

— Ну-тка, неси сюда гагача своего, — велит Птах Федюне. — Проверим-ка мы одну заводинку с тобой.

Глубокое место здесь. Федюня, пока птицу заносил, с головой занырнул. Да то ничего, плавать он давно научился. И трех саженей не проплыл гагач. Заверещал пронзительно и скрылся под водой. Вот показался, крыльями забил, захлопал и снова пропал. Как стоял Федюня, так и бросился с разбега гуся своего спасать. Схватился за лесу, да только такая там силища страшная, что впору волов впрягать. Вертит его, крутит, тащит ко дну, а только пальцы Федюня решил ни за что не разжимать. Вытащили Федюню всем миром. И гуся его, и рыбину, что взялась. Хотя, одно слово, не рыбина это – бревно! Щука весом за пуд. В пасти Федюнина голова поместится, да еще место останется. Ребятня обступила, подзуживает:

— Ну, таперича мамка котлет нарубит!.. А Федюня стоит ни мертв, ни жив, с дыханием совладать не может. Сам ободранный, исцарапанный – гагач постарался, ладони изрезаны лесой в кровь – глядеть боязно. А улыбается. И боли от радости не чувствует. Вот оно как, оказывается, можно на гуся рыбалить!

Столько щук надергали, что в станицу за телегой бегали. Всем вдосталь хватило. И на пироги, и на уху, и на засолку.

Мать, как Федюню увидала, руками всплеснула. Хотела отходить вожжой за то, что гагач хромает, да раздумала. Только головой покачала.

— Опять у деда пропадал!..

Не любит мать Птаха. За то, что дитя младшее с утра до ночи на дворе не найдешь. Обливается ревностью сердце материнское, болит. О чем Федюня не говорит, все одно слышно: Птах да Птах. Как так вышло, что милее матери родной оказался пришлый дед? У нее, знамо, времени нет с малышней возиться, в поле с темна до темна, да по хозяйству, ног не чуя.

— Вот, погоди! — грозит. — Придет батька с войны!..

Федюня отца и сам ждет не дождется. Явится тот в крестах, в бурке и при шашке. Обязательно выпросит Федюня шашку настоящую в руках подержать. Недавно, вот, весточку от отца привезли. Среди ночи примчался вестовой, письмо в руки сунул и был таков. Ему писем таких казацких развезти надо целый мешок. Мать лучину запалила, бумагу в руках мнет, а только толку-то что? Неграмотная она…

Растолкала Проньку, сестру Федюнину старшую. Ходила Пронька всю зиму и всю весну к дьяку грамоте учиться. Сколищи ему яиц, молока да масла в благодарность снесла – счету нет. Села Пронька, глаза спросонья трет, на строчки лупится, ни полслова прочитать не может. Мать осерчала, да давай Проньку за косы таскать и словами обидными приговаривать. Некому весточку прочесть, утра нужно дожидаться, да людей просить. А как его дождешься утра-то? Здоров ли Тихон ее, жив ли? Села мать, голову повесила, из глаз слезы катятся. Тут Федюня у матери письмо забрал, к свету подвинулся поближе и давай с серьезным видом губами шевелить, читать, значит, будто бы взрослый. Хотела мать отругать, да не стала, сил нет. А потом слышит, складываются Федюнины слоги в слова. Не все слова понятны Федюне, он их пропустит, дальше идет, после по смыслу уже подгадывает. Так все и разобрал. Жив отец их казак Тихон Ходуля. Жив, да только ранен в ногу и в госпитале лежит на излечении. Как только поправится, так сразу его домой и отпустят. А письмо это сосед отцов писал, с его слов.

— Ты где, — мать спрашивает, — грамоте выучился?

— Так дед Птах меня и выучил, — Федюня отвечает гордо. — Я ж вам говорил, забыли?..

Интересно Федюне с дедом. Как то минутка выдастся, так и отирается подле.

Много порасскажет Птах. Отчего ветер дует, отчего вода течет, отчего день и ночь бывают, да зима с летом. На все у деда ответ есть. Да складно так бает, хоть и чудно порой. Может, конечно, и врет – нельзя столищи знать, но уж больно занятно. Федюня баек наслушается и после уже сам ребятне пересказывает. Те не верят, дразнятся. Федюня в слезы, да опять к деду, чтобы подтвердил.

Вот, лежит Федюня у самой земли, через метелки травы поглядывает на Птаха. Тот в широкополой соломенной шляпе трясет колоды, не обращая внимания на роящихся пчел.

— Иди-тко сюда, — Птах приметил Федюню. — Чего схоронился-то там?

— Боюсь! — кричит Федюня. — Закусают!

— Ну, меня ж не кусают!

Деда и правда пчелы отчего-то не жалили. Не иначе, знает дед какой заговор или секрет. Верное дело, знает! Вот, намедни, завелись у соседки Матрены Судаковой осы, прямо в хате, у самой крыши. Лезут проклятые через щели, где гнездо их одному бесу известно – сруб старый, венцы рассохшиеся. И столищи их расплодилось, что во двор ступить нельзя. А если ухо к стене приложить, то слышно, как зуд изнутри идет. Вот и ходит Матренино семейство, кто с заплывшим глазом, кто с распухшей щекой. Просит Матрена Птаха, помоги, мол, старый. С пчелами ты, вон, ловко управляешься, а осы – они те же пчелы, только меда не несут. Покрякал Птах, поскрипел, но не отказал. Вырезал себе лозовый пруток и давай прутком этим ос на лету сбивать. Одну, другую, пятую, десятую. Так и перебил всех до единой. Как на такое дело решишься без заговора-то? Боязно Федюне. А уж больно охота медку пожевать. А еще больше охота в улей поглядеть, на пчелиное царство. Собрался Федюня с духом, пошел. Едва поднялся в рост, как засердились, зажужжали полосатые в уши. Стал Федюня от них отмахиваться, да тем еще хуже сделал.

— Ай! Дед! Жгутся мухи твои! — припустил Федюня в кусты поречки, только босые пятки засверкали.

— И-эх! Горе! — Птах прикрыл колоду рогожкой. — Видать придется тебе способ открыть, как с пчелой ладить, — голос сурьезный у деда, а сам в бороду посмеивается. — С кустов-то вылазь!..

Поведал дед, что на пасеке перво-наперво, стоять смирно надо.

— Хоть, — говорит, — на нос тебе пчела сядет, хоть куда ишшо. А уж сам шевелись неспешно, будто в меду густом плывешь.

Сыскал дед Федюне рубаху холщовую да длинные порты. Рукава и штанины тесемками подвязал, чтобы не могла насекомая внутрь забраться. А голову Федюнину белобрысую замотал косынкой. Не больно-то Федюне понравилось в платке ходить, будто девка.

— Дурило! — втолковывает Птах. — Дюже злит пчелу что шерсть звериная, что человечий волос. — Все, — говорит Птах, — пойдем.

— Как же? — встревожился Федюня. — Самое главное-то утаил от меня, дед! Заговор-то не открыл!

— Ишь ты! — задумался Птах. — Заговор ему!.. А никому не скажешь?

— Не, — помотал головой Федюня. — Могила!

— Тогда запоминай, — дед понизил голос. — Повторять не стану:

Лети пчела далёко,Не низко, не высоко,С неба на поля,Вертайся вкруголя.

— И что, — Федюня спрашивает, — ни одна не куснет?

— Ну, такого, что б ни одна – не бывает! Заговор-то не на всех действует. Только ты уколы сноси терпеливо. Да не вздумай пчелу давить со зла! Не то весь рой кинется! Жало ногтем вынь, да поплюй на ранку.